Книга о Петербурге

Когда рассказывал об этом, всегда спрашивали: и чем кончилось — его уволили?

Да нет. Продолжались занятия, как обычно. О диктатуре пролетариата рассказывал. На экзамене не заваливал никого. Ставил пятерки.

Путевой дворец, каким он был изначально построен, представлял собой в плане равносторонний треугольник, с круглыми башнями при каждой вершине. Полагают, образцом архитектору Фельтену послужил треугольный Лонгфордский замок, позже сильно перестроенный. Чесменский замок-дворец в первозданном виде простоял тоже недолго. К нуждам богадельни приспосабливал его архитектор Штауберт. Он пристроил к башням по флигелю. Вряд ли замысловатая геометрическая фигура с тремя осями симметрии в плане могла ему что-нибудь напоминать предметно-конкретное, — нам же, на наш взгляд с некоторой, как бы птичьей, высоты, Университет авиакосмического приборостроения то и напоминает: космический аппарат с тремя солнечными батареями.

После всех перестроек от прежнего дворца осталось не так уж и много.

Как ни странно, наиболее сохранившаяся часть дворца — это английский сервиз. Тот самый.

Знаменитый сервиз — действительно часть дворца, без преувеличения.

Он был заказан Екатериной для увеселительного замка, когда еще даже не приступили к строительству. Создавались они одновременно — столовый сервиз на заводе Веджвуда, в Англии, и замок-дворец, на седьмой версте от Фонтанки, на Лягушачьем болоте.

Потом вместе соединились.

Все 944 предмета на 50 персон были расписаны вручную неповторяющимися видами Англии общим числом 1222.

Веселили в ту пору Екатерину аглицкие мотивы, похоже. Дворец воздвигался с оглядкой на английскую псевдоготику, а сервиз и подавно английским был. Замечательно, что рисунки для столовых приборов делались исключительно с натуры, так что сегодня этот сервиз по части визуализации прошлого Британии остается уникальным историческим документом. В большинстве своем те ландшафтные и архитектурные памятники не сохранились, тогда как их изображения на хрупком фаянсе продолжают жить. И Чесменский дворец, для которого создавался этот сервиз, давно перестроен, и Английский дворец в Петергофе, где позже хранился этот сервиз на протяжении века, полностью разрушен во время Великой Отечественной (линия фронта проходила по Английскому парку), а сам сервиз удалось по большей части сохранить. И это притом, что довелось ему перемещаться на многие тысячи километров — и даже на Урал, в эвакуацию.

На каждом предмете — эмблема дворца: лягушка. Такова воля Екатерины — чтобы непременно было с лягушкой на каждом столовом предмете.

Сохранилось, полагают, 700 предметов сервиза[24]. Это что же, только за счет одного лишь сервиза 700 лягушек присутствуют в Эрмитаже? Может ли тогда зеленая лягушка претендовать на признание самым распространенным существом во всем эрмитажном собрании?

Узнал любопытную новость. Оказывается, 100 % акций компании «Веджвуд», всегда гордившейся «Сервизом с зеленой лягушкой», в 2015-м купила финская «Фискарс», — о да, ножи, топоры, огородное оборудование…

Бракосочетание Стали и Фаянса. Капитализм.

Финский мотив имеет отношение к нашей лягушачьей истории.

Местность называлась по-фински Кекерекексинен — «Лягушачье болото».

Поправьте меня, если «лягушка» по-фински не звукоподражание.

В первоначальном названии дворца — Кекерекексиненский — русскому уху (по крайней мере, не владеющему финским) слышится лягушачье кваканье. И оно куда натуральнее присутствует тут, чем по-русски когда.

Следующее название — Чесменский, данное в десятую годовщину победы, — после этого бытового, почти юмористического кваканья звучит, как и подобает ему, возвышенно, героически.

Но символ дворца — все равно зеленая лягушка.

Сейчас в окрестностях Московского проспекта встретить живую лягушку невозможно, и брачные лягушачьи песни ни на финском, ни на русском уже давно не слышны. Между тем стоило бы напрячь фантазию и представить, как здесь оглашали себя эти неподражаемые, непередаваемые на письме звуки. И было ли от них спасение.

Как могло звучать и было ли от того спасение, я, кажется, догадался, когда однажды, примерно в 1982-м, ночевал в общежитии ВГИКа, расположенном в многоэтажном здании. Я тогда оказался в Москве и нашел приют у знакомых слушателей Высших сценарных курсов. Этаж у меня был где-то седьмой, если не выше. А внизу рядом с общежитием был пруд. Может, лужа. Я не рассматривал, что это. И была весна.

И они квакали.

Пришлось закрыть окна. Но все равно — казалось, это сами стены издают жуткий ровно-дребезжащий шум.

И не только стены, а все — стакан на столе, сам стол, шкаф, кровать, моя черепная коробка, вмятая в подушку, — все было источником нечленораздельного шума.

Общегородской московский шумовой фон подавлялся экспансивными лягушачьими песнями.