Иначе бы я не познакомился со многими людьми. Иначе бы не пригласили меня в 1992-м, по сути безработного, в детскую редакцию «Радио России» и не стал бы я для художественной редакции писать радиопьесы. И просто пьесы писать мне бы не пришло в голову. Да и многое что еще. Просто у меня было бы все не так, как сейчас, — все по-другому.
А если вспомнить «зацепку», то первым звеном в этой цепочке надо поставить того «вчерашнего школьника», который в ночь на 30 августа 1975 года посмотрел на небо и обнаружил в созвездии Лебедя новую звезду необычайной яркости. Причем тут исключительно важно, что он был для нас «школьником», пускай и «вчерашним», — был бы он уже дипломированным астрономом, и никакой бы «зацепки» не произошло.
И не встретился бы я со своей будущей женой. А как тут встретишься, когда один готов ждать у Медного всадника, а другая — у башни Думы на Невском?
Так ведь это же так! Без преувеличений!
То, что «школьник», мне незнакомый, посмотрел однажды на звездное небо, предопределило мою с нею встречу годы спустя — нас познакомила ее подруга Наташа, работавшая машинисткой в «Костре».
Поэтому дети мои — вот эти. А внуки — вот эти.
Как это странно, непостижимо, невероятно!
Книжное
Ночная очередь
Как-то раз проходил я ночью по проспекту Энгельса, в тот час безлюдному, — было это в конце семидесятых. Внимание мое привлекла толпа, человек пятьдесят, в скверике за детской площадкой. Некто с тетрадью в руках стоял на ступенях под фонарем перед магазином с погашенными витринами, — он выкрикивал фамилии, на которые тут же их обладатели отзывались в толпе. Ясно было: люди отмечаются в очереди. Это могла быть очередь на какой-нибудь ценный по тем временам дефицит — на немецкие швейные машинки, например, или чешскую мебель. Знак времени. Но — тут я увидел: магазин — книжный. Подошел.
Оказывается, отмечались на собрания сочинений. Вернее, не так: на подписку на собрания сочинений. Собрания сочинений в определенном для каждого автора числе томов распространялись по предварительной подписке, но кто бы ни был этот автор и что бы он ни написал, желающих получить абонемент на им написанное было значительно больше, чем самих абонементов. Это была очередь на подписку — на разрешение подписаться конкретно в этом книжном магазине.
Считалось, что тиражи книг вообще и в частности собраний сочинений, издававшихся комплектами по нескольку томов, были недостаточными. Между тем выходили эти собрания, иногда даже более чем десятитомные, гигантскими тиражами — по 200 тысяч и более. Куда еще больше?
Сейчас отмечались желающие получить Фолкнера. Кажется, в шести томах.
Я спросил одну даму, когда Фолкнер выйдет, и она, посмотрев на меня с удивлением, спросила: «А вам зачем?» Может быть, я в тот год еще молодо выглядел и, на иной, умудренный жизненным опытом взгляд, до Фолкнера еще не дорос, а может, и это скорее всего, тем было дано знать мне, что я, человек со стороны, не имею на Фолкнера шансов. Вопрос мой, однако, вызвал в толпе разговор об издательских перспективах Фолкнера, и я узнал, что ожидается собрание сочинений лет через пять, не раньше. Ближайшее собрание сочинений — Есенина, но очередь на него уже отметилась, перед Фолкнером. Оказывается, одни и те же люди записались на несколько собраний сочинений и теперь они отмечались по отдельному списку на каждого автора.
Раз в месяц — впрочем, за точную периодичность отвечать не решусь (может, чаще, может, реже) — они собирались ночью вот здесь и — отмечались по списку. Некоторые не приходили — кто-то выбывал в силу естественных причин, кто-то в силу житейских обстоятельств, — в любом случае эти выбывали из списка, увеличивая шансы следующих за ними.
Но шансов было мало.
На магазин выдавали от одного до пяти абонементов.
А этих — десятки. Это тех, кто только записался. Вероятно, у организатора книжной очереди была договоренность с администрацией магазина — о признании списка и выдачи абонементов на подписку по этой очереди. Организатор, будучи первым номером, вероятно, получал абонементы как вознаграждение за инициативу — он обладал заветной тетрадью. По мере возрастания номеров шансы у любителей чтения падали. Причем начиная с номера два.
Подписные издания
У меня плохая память на лица, но на книги как вещи, вполне осязаемые, — хорошая память. Странно, я быстрее содержание книги могу забыть, чем ее саму, обладающую весом, объемом, размерами.
Зачем помню вот это? Как по дороге из института (Чесменский дворец, Чесменская богадельня…) захожу в книжный магазин на Московском. Там отдел подписных изданий. Книги по абонементам. Просто смотрю. Это середина семидесятых. Вот — по памяти: