Книга о Петербурге

Десятиминутные «Новости дня» перед показом фильма, на который покупался билет, зрители воспринимали с рутинной обреченностью, надо так надо, можно и подождать, — это называлось «журналом». Новости, причем запоздалые, непременно вчерашнего «дня», сплошь о достижениях, забывались мгновенно, с первыми кадрами обещанного кино, и все-таки отдельные «журнальные» эпизоды — трудно сказать почему — умудрились почему-то запомниться. Вот, например, этот сюжет (я тогда учился в классе пятом-шестом) о необходимости беречь зрение. Едут пассажиры в метро, и куда ни нацелится камера — везде читают книги. Сидя читают, стоя читают. А голос за кадром говорил примерно следующее: наша страна — самая читающая на планете, нет силы, которая нас могла бы отучить от чтения, но каждый советский читатель не должен забывать о здоровье: чтение в вагонах метро опасно для зрения, это доказали московские офтальмологи, — дрожание букв, даже когда оно незаметно, ослабляет хрусталик (ну типа того), что ведет к близорукости. Не надо читать в вагонах метро. Берегите зрение. Да-да, хорошо, но почему же я это запомнил? Наверное, не поверил. Дома я читал и лежа, и при плохом освещении, и при плохом освещении лежа (за что корили меня, а я все равно читал — и что? — даже без очков обходился пока что), а тут — в метро!.. Не читать?.. Смешно даже. Все читали и будут читать.

Да так и было: читали книги в метро — до эпохи смартфонов.

В 70-е годы прошлого века страна испытывала, как тогда называли это, книжный голод. Почему-то всем хотелось читать. Мне, например. У меня, допустим, в голове был щелчок — с определенными последствиями; но не у всех так же? Или у всех?

Литература на моем веку никогда не пользовалась таким авторитетом, как в те годы.

Сначала говорили «самая читающая страна», потом догадались о себе: наша страна — «литературоцентричная». Слово это появилось примерно тогда же, когда вошло в обиход слово «менталитет». Менталитет во многом объяснялся литературоцентризмом.

Вот данные на 1980-й (по материалам статистических таблиц ежегодника «Печать в СССР», чей собственный тираж, к слову сказать, был весьма показателен для своего времени: 10 тысяч).

Выпуск русской художественной литературы — 3966 изданий общим тиражом 536 382 900 экземпляров. Именно русской — в смысле, не переводной, и именно художественной — то, что позже стали называть «фикшен». И не детской. Также здесь не учтены журналы и вообще периодика. При этом проза — 2843 издания, поэзия — 888 и драматургия — 56 изданий.

Отдельно надо отметить число 939 из графы «Литература зарубежных стран» — количество переводных изданий; общий тираж — более ста миллионов: 108 140 500.

Средняя номинальная цена одного экземпляра прозаической книги советского писателя была 81 копейка (это уже я сам подсчитал).

Дореволюционного автора — 1 рубль 23 копейки. Их книги в среднем были значительно толще.

Переводная литература (художественная) стоила в среднем 1 рубль 53 копейки.

Купить нужную книгу по номиналу (если она уж совсем не специальная) было практически невозможно. Вот, допустим, в нашем контрольном 1980 году в московском издательстве «Юридическая литература» выходят «Избранные произведения» А. Ф. Кони, судебного деятеля и знатока отечественной словесности, автора, казалось бы, не самого популярного. Полтыщи страниц. Номинал, указанный на переплете, — 1 руб. 20 коп. Нет, в магазине за эту цену книгу не купите. В магазине новые книги сметают сразу. На черным рынке она пойдет за 15 рублей. А что, очень хочется? Воспоминания о деле Веры Засулич желаете почитать?.. Ну хорошо, 12 рублей. Да это же недорого, почти бесплатно! При таком-то небольшом тираже!.. Всего 30 тысяч каких-то!..

Страсти по макулатуре

Недалеко от нашего дома, на той стороне Фонтанки, в доме, где встретились Пушкин и Анна Керн, за кирпичной стеной, вдоль которой тянулся проход к колхозному рынку, одно время работал пункт приема макулатуры. Часто я видел, как жители окрестных домов подтягиваются сюда с пачками газет и журналов, перевязанными тесемками. Здесь не просто принимали «отходы потребления бумаги» по две копейки за килограмм, но за эти отходы весом в 20 килограммов, помимо 40 копеек, давали сдатчику, и это главное, документ на право приобретения (точнее, покупки) определенной, заранее объявленной книги, например «Пармской обители» Стендаля.

Документ был, собственно, абонементом. К нему прилагались непочтовые марки.

Каждую марку украшало слово «СОЮЗГЛАВВТОРРЕСУРСЫ». Поскольку такое длинное наименование не умещалось в одной строке, приходилось разбивать на две: «СОЮЗГЛАВ-/ВТОРРЕСУРСЫ». Так назывался главк, занятый сбором (что следует из названия) вторичных ресурсов, причем во всесоюзном масштабе, но по данной, книжной программе — первое время лишь в десяти городах: Москве, Ленинграде, Киеве и других.

Стоимость марки выражалась в единицах веса, а именно килограммах, или, как сказано, «кг макулатуры». Марки имели следующий номинал: 1,3, 5, 10 (кг макулатуры).

Декларированная цель кампании — спасение леса.