Книга о Петербурге

Мне напоминают, о чем совершенно забыл, но да, ведь было и такое: лотерея макулатурных талонов. Это где-то около 1982-го. Желающих сдать вторсырье на заявленные книги оказалось больше, чем самих книг. За невозможностью гарантировать приобретение конкретной книги придумали объявлять сразу о пяти готовящихся к печати книгах, — на каждую выделялся талон, обеспеченный четырьмя килограммами макулатуры, так что, сдав те же 20 килограммов, клиент гарантированно получал книгу, но какую конкретно из тех пяти, он знать заранее не мог — тут была лотерея. Сложная система. От нее быстро отказались.

Что сдавали? Преимущественно газеты. Но и журналы, конечно, — например, «Работницу», «Здоровье», «Экран», «Крокодил». Члены партии — «Коммунист», их обязывали на него подписываться (а что будто бы нельзя такое в макулатуру было сдавать, это сказки, — куда же еще, как не в макулатуру?).

Это картон обычно не принимали. А «Коммунист» — за милую душу. Он толстый был, тяжелый и выходил часто — в пересчете на один месяц полтора номера было. Так что, если шел по улице человек с перевязанным бечевкой комплектом серовато-синеватых журналов, можно было не сомневаться, куда он идет: за талонами на популярную книгу в пункт сбора вторсырья.

Литературные журналы тоже были толстые, и их тоже сдавали. Эти так и называли — «толстые журналы». Некоторые романы вынимались — чаще всего из «Иностранной литературы» — и переплетались в мастерских, имевшихся в городе. Остальное — макулатура.

Редкие несознательные граждане, мало заботящиеся о том, какой они урон наносят государству, жульничали — например, увеличивали вес газет по методу частичного увлажнения. А некоторые слишком сознательные несли сдавать антиквариат. От прижизненного Чехова до комплектов «Журнала автобронетанковых войск». Поэтому в пунктах приема работали люди, хорошо разбиравшиеся в макулатуре, — да и странно было бы, если бы туда попадали иные.

Эпоха макулатурных абонементов длилась 17 лет. За это время в рамках макулатурной кампании было издано более ста книг, практически все гигантскими тиражами. Общий тираж макулатурной серии — около 200 миллионов. Нет, не в силах прекратить расчеты!.. Смотрите. Если всю — ради приобретения дефицитных книг сданную тогда макулатуру перевести в эквивалентную по общему весу газетную массу формата А2 («Правда», «Известия» и т. п.) и представить склеенную полоса к полосе шириной в одну газетную полосу ленту, то ею можно будет обернуть экватор примерно 5000 раз или протянуть ее к Луне и обратно 250 раз, когда Луна в апогее!

Да что Луна! Невский, Невский… Если Невский проспект весь — от Адмиралтейства до Александро-Невской лавры — загрузить этой спрессованной макулатурой, уровень ее достигнет 150 метров! А если загрузить широкую Дворцовую площадь — макулатурная глыба во всю ее ширину вырастет высотой в 480 метров, что будет выше башни Газпрома!

Эра тотального дефицита закончилась вместе с 1991 годом. Государство перестало влиять на ценообразование, все, включая книги, сильно подорожало и стало отвечать спросу, теперь уже невысокому из-за отсутствия у населения денег. «Унесенные ветром», недопроданные по макулатурным талонам (что осталось от двухмиллионного тиража), уходили по «коммерческой» цене; более в талонах никто не нуждался.

Макулатуру продолжали собирать и после, но уже за деньги, за мелочь — теперь приемщики принимали даже картон (абонементы категорически за картон не давали). Читающая публика в пункты сбора вторсырья более не заглядывала. Макулатурой промышляли теперь малоимущие граждане, чаще бомжи, которых становилось все больше и больше.

Как-то раз, где-то на рубеже тысячелетий, за разговором об «уходящей натуре», забрели мы с поэтом Геннадием Григорьевым в один двор на Гороховой — был он весь макулатурой завален. Посреди этого макулатурного изобилия стояло какое-то древнее механическое устройство с колесом и рычагами, и на нем работали двое. Вернее, так: один управлял этим устройством, а другой ему ассистировал. Что-то вроде пресса для бумаги — на выходе получалась пачка-брикет. Но вот в чем заключалась работа ассистента. Он брал книгу из кучи (там было много книг), ловким движением отрывал переплет, отбрасывал его в сторону, а блок книжных страниц выкладывал на ящик перед оператором этого фантастического станка. Тот нагружал бумагой машину, что-то крутил, на что-то жал, вынимал брикет, исправлял что-то. А этот отрывал и отрывал переплет за переплетом, один за другим — с какой-то пугающей методичностью. Работа его заключалась лишь в этом. Мы молча стояли. Они молча трудились. Только станок скрежетал и гремел. Постояли. Ушли.

Обмен Обменыч

Это в начале восьмидесятых стали практиковать в магазинах «Старая книга». Для книгообмена обычно выделялся отдел (хотел написать «отдельный отдел», и так было бы правильнее: в магазинах тех лет отделы нумеровались — 1, 2… (ну вот, все-таки написал)).