Книга о Петербурге

Впрочем, Павел Крусанов убеждал меня потом, что отдельной книгой Розанова впервые после семидесятилетнего забвения издал он. За что даже получил медаль ВДНХ (книгу на ВДНХ выставляли). Вышла она в Ленинграде, в филиале издательства «Васильевский остров», где Крусанов работал. «Всесоюзным молодежным книжным центром» назывался тот филиал. Мне Крусанов подарил эту книгу. Тираж — 100 тысяч. И пожалуй, для 1990 года она посмелее той была, что издало «Искусство», — более, что ли, «розановская» получилась. Но вот сравниваю и замечаю: при всей нашей дружбе с Крусановым им составленный сборник был подписан в печать на месяц позже, чем тот, что я купил в Доме книги. Хотя, допускаю, в свет крусановский Розанов мог и раньше выйти на неделю-другую.

Я, наверное, потому тут распространяюсь об этом, что Крусанов живет на Коломенской улице рядом с домом, где в свое время проживал Розанов (с женой и детьми, считавшимися, к печали родителей, по тогдашним порядкам незаконнорожденными, — прежняя супруга В. В. так и не дала ему развода). И до сих пор нет на доме Розанова мемориальной доски. А еще потому, наверное, что последние тома тридцатитомного собрания сочинений Розанова уже в XXI веке вышли тиражом — для сравнения — по 2 тысячи, тогда как первых (в 90-е прошлого века) — 25 тысяч был тираж. Короче, потому, что время бежит и все меняется. Короче, что время непрожитое все короче, короче.

Ну так вот, о тогдашней практике предварительных заказов — не рассказать ли анекдот из своей биографии? «Лавка писателей», что на Невском проспекте, от других книжных магазинов в то время мало отличалась. Но был у нее свой секрет. Особая дверь была в «Лавке писателей», куда могли входить только члены Союза. Там за дверью в особом помещении члены Союза писателей за длинным столом просматривали планы издательств и делали заказы на книги. Имели право. Ради этого стоило вступить в Союз. Меня приняли в начале 1991-го, по первой книге — в еще большой Союз писателей СССР. В тот же год все развалилось — и Союз писателей, некогда единый, и Союз Советских Социалистических Республик, который «сплотила великая Русь». Но я еще успевал воспользоваться своей писательской привилегией. Новоиспеченный член Союза писателей, я смело зашел в заветную дверь. Другие члены Союза писателей, бывалые и маститые, сидели за столом и просматривали планы издательств. Я сказал «здравствуйте», все посмотрели на меня и тоже сказали «здравствуйте». Я снял пальто и повесил в большой шкаф на общую вешалку, сел за стол, взял план одного издательства, потом другого издательства, потом третьего издательства и совершил все, за чем пришел в эту тайную комнату. Потом я встал, надел пальто и, выходя, сказал писателям «до свиданья». Писатели посмотрели на меня и сказали мне «до свиданья». В торговом зале обычные покупатели стояли, не знавшие о существовании особой комнаты, — прошел я мимо них и вышел из магазина, иду по Невскому и чувствую, что как-то мне неуютно. Глядь, а на мне чужое пальто. Мать честная! Перепутал! Что делать? Возвращаюсь обратно. А как иначе? Вхожу. Писатели, отвлекаясь от дела, на меня смотрят. «Здравствуйте», — говорю им. Они мне тоже говорят: «Здравствуйте». Я снимаю пальто, вешаю на общую вешалку и сажусь на прежнее место — беру план издательства и делаю вид, что для меня это важно. Сделав ненужный заказ, я подхожу к общей вешалке, надеваю теперь уже бесспорно свое пальто и, выходя, всем говорю «до свиданья». Писатели смотрят на меня и говорят «до свиданья». А я удаляюсь по Невскому прочь от этой «Лавки писателей».

Больше я в ту комнату не заходил ни разу.

За трубой

В конце семидесятых книжный рынок обосновался в Ульянке — южнее железнодорожной платформы. Приезжали на электричках, преодолевали по деревянному настилу лежащую на земле большую трубу, направленную в плюс-минус бесконечность, и шли по полю в сторону перелеска. Сейчас вместо трубы здесь проходит КАД — кольцевая автомобильная дорога, — единственное строительное сооружение на этом участке земли южнее железнодорожного полотна. Вряд ли обширное поле не застраивают в память о черном книжном рынке — скорее, из-за соседства с территорией, принадлежащей аэропорту.

Надо было пройти за трубу на расстояние около километра, чтобы присоединиться к многочисленному скоплению людей, связанных одной обоюдовыгодной целью: продать — купить. Хотя почему же одной? Пообщаться еще. Посмотреть на то, что на прилавках невозможно увидеть.

Книги, разложенные на полиэтилене, лежали у ног продавцов. Мимо медленно проходили покупатели, останавливались, иногда приседали, но бессмысленное листание не приветствовалось: покупатель-знаток знает, чего хочет.

Место было тем замечательно, что сюда не могла нагрянуть милиция.

Нагрянуть-то могла, но не могла незамеченной.

С милицейской точки зрения, если на книге указана цена 2 р. 45 коп., а продается она за 50 р., это есть спекуляция.

Цены в самом деле кусались.