Книга о Петербурге

Пивные ларьки — приметы ленинградского быта. Всегда в пивной ларек очередь. Продавщица, прежде чем поставить вверх дном использованную кружку на струйный споласкиватель, быстрым движением руки стряхивает «сливки» (недопитые полглотка) в секретное ведро на полу, — покупатели этой емкости не видят. Не пропадет — сбережется. Другая статья дохода разливальщицы — недолив. Табличка с классическим текстом призывает к бдительности: «Требуйте долива после отстоя пены».

Вообще говоря, призыв потребителя к требованию чего-либо имеет давнюю традицию: в советскую эпоху — со времен НЭПа. Вот образцы рекламы тридцатых годов — типичное: «Крекеры — столовый, слоеный, с тмином, с анисом… Ленинградской конфетной фабрики им. К. Самойловой. ТРЕБУЙТЕ ВСЮДУ». «Ликеры в художественных фарфоровых кувшинчиках — шартрез, мараскин, кюрасо. ТРЕБУЙТЕ в магазинах „Гастроном“, „Бакалея“ и др.». «Пейте натуральные фруктово-ягодные воды и десертные напитки Ленинградского пивоваренного завода „Красная Бавария“. ТРЕБУЙТЕ во всех буфетах кинотеатров, ресторанов и кафе». Подразумевалось, что некий невидимый враг и вредитель не сумеет нанести урон благополучию советского человека, если тот проявит требовательность и решительность. В брежневскую эпоху тотального дефицита требование требовать могло сойти за призыв к беспорядкам. К тому же сама тональность эпохи стала другой: в семидесятые «требовали» диссиденты. Элемент с требованиями чего-либо из тела рекламы исчез. Призыв требовать оставался разве что на пивных ларьках, да и то не на всех, звучал он комическим анахронизмом. Известна и более нежная форма: «Просьба требовать…» Еще комичнее. А также предлагали «ждать», и это еще сильнее отвечало духу времени, которое назовут «застоем» (и «поздним застоем»): «Ждите отстоя пены…» Вот именно.

Была еще такая табличка — «Место отстоя пены». Не означала она ровным счетом ничего. Просто намекала на возможность существования высшего смысла. Его не то чтобы невозможно понять — его обнаружить нельзя. Но он, вероятно, есть.

«Требовали» не многие, действительно готовые «ждать». Кружки «требующих» отставлялись в сторону — на отстой, а это отнимало время. К тому же число кружек ограниченно, а очередь велика, может и зароптать на требовательного. Уже не говоря о том, что кружку с отстойным пивом нетрудно подменить на заранее приготовленную со «сливками».

Другое дело — «с подогревом». Подогрев пива практиковался в холодное время года; зимой, в мороз подогрев был уместен — от него редко отказывались.

Место продавщицы пива было «теплое», в смысле, доходное — сюда попадали по блату.

А кто же в очереди стоял? Работяги, студенты, представители творческой интеллигенции. И прочие советские граждане. Некоторые с бидонами стояли, чтобы унести домой, или с трехлитровыми банками в авоськах, но большинство здесь пило, не отходя от ларька.

Стоявшие в очереди обычно молчали, напряженно ожидая момента покупки. Но получившие кружки с пивом легко и охотно находили друг с другом язык.

Очень часто кто-нибудь ложился покемарить рядом с пивным ларьком. На такого не обращали внимания.

Практика вытрезвления

Честь назваться родиной первого вытрезвителя готовы отстаивать несколько городов — Саратов, Ярославль, Тула. Как бы ни величались те первозданные палаты — «приютами для опьяневших» или иначе как-нибудь, — учреждение институтов этого типа относится к началу XX века. Не к лицу Петербургу ввязываться в спор о приоритетах: Петербург обладает — да, горестной и непростой, но исключительно богатой историей принудительного вытрезвления.

«Дом сумасшедших был окончательно закрыт только в 1873 г., — читаем в работе, изданной к давнему юбилею Обуховской больницы. — Но по настоянию полиции на его месте было открыто „беспокойное отделение“. Собственно, на больницу были возложены функции, по современной терминологии, „вытрезвителя“ — сюда доставлялись алкоголики, поднятые на улицах города».

Работа «Сто шестьдесят лет Обуховской больницы (исторический очерк)» опубликована в 1940 году. Ключевое слово здесь употреблено в кавычках, с уточнением — «по современной терминологии»; несомненно, современникам историка Бориса Рейна слово «вытрезвитель» было хорошо знакомо. Именно в год публикации его очерка советские вытрезвители, ранее числившиеся по ведомству здравоохранения, переподчинили иному хозяину — НКВД, о чем, кстати, напоминают медали и знаки «70 лет медицинским вытрезвителям МВД России», которыми награждались ветераны и заслуженные работники этого профиля в 2010 году — в самый канун внезапного упразднения их достославной силовой структуры.