Книга о Петербурге

К концу семидесятых относится горькая зарисовка Ирины Моисеевой, одной из тех, кому глаза это действительно резало:

В седьмом часу, в подземном переходе,
Ничем не нарушая тишину,
Лежит старик, прошедший ту войну,
Которая прославлена в народе.
Мы знаем столько песен о свободе…
И вижу я, и долго плачу я:
Лежит защитник, пьяный как свинья,
В седьмом часу, в подземном переходе.

Это было время, когда пили на детских площадках и в подворотнях; с первым общественность активно боролась, со вторым неохотно мирилась, однако не настолько неохотно, чтобы звонок в дверь с просьбой о стакане казался диким. Обычная житейская ситуация.

Такое бывает, но редко — когда кажется, что пьян сам город. Конечно, из-за людей, это их коллективная нетрезвость превысила какой-то неведомый предел, и теперь видно, что пьян город. Даже голуби, даже водосточные трубы, даже обтрепанные дворовые коты. Все подыгрывает демону несуразности. Город неопрятен, неряшлив, он попахивает мочой, он что-то тужится изобразить, что-то сказать, он сам не знает, чего он хочет. Его язык заплетается. Он порождает образы, похожие на картины бреда. Его лихорадит.

Я помню город таким осенью 1991-го. Недавний Ленинград, еще неуверенный, что он Петербург, бред раздвоения. Наперсточники. Менялы на перекрестках. «Пьяные углы». У Гостиного Двора ежедневно орет что-то нечеловеческое сумасшедший карлик и бьет рукой по струнам гитары без всяких аккордов. Пенсионерка продает с лотка прямо на Невском порнографические журналы. Вечером ветер несет по Садовой клочья бумаги. Очереди за спиртным по талонам и водка в магазинах по коммерческой цене.

Потом шоковая терапия 1992-го, иначе ее называют электросудорожной, — полная потеря ориентации, тугодумие, неадекват. Начало девяностых, символ времени — спирт «Рояль» продается в киосках, 96 %, производство — Голландия (или Польша?.. или это у нас уже научились подделывать даже то, что в принципе не предназначено для питья…).

Начало рыночных отношений. Спиртное в киосках, в частности спиртосодержащая жидкость, но преимущественно — «паленая» водка.

А вот! Для «атмосферы».

Из непригодившейся заявки на сценарий фильма о конце девяностых (непридуманный эпизод из жизни моего знакомого):

Как-то раз ночью К. идет по пустынному городу. В киоске спит продавец. Недалеко скучает наряд милиции. Милиционер предлагает К. достать через окошечко несколько блоков сигарет. «Один себе, остальное нам». Безопасность гарантируется. Если продавец проснется, стражи порядка вмешаются. Отказ К. менты воспринимают как личное оскорбление. А он еще и нетрезвый как будто?.. А интересно, есть ли у него документы?.. «Ты, батя, плохо о нас подумал… Тебя, батя, надо учить…» К. побежал… Первый порыв — догнать гада. Машина трогается, но как-то лениво… Никто не гонится за ним, а он бежит и бежит. Проходными петербургскими дворами, закоулками… Лирический монолог звучит за кадром… А он бежит и бежит…

Отстой пены

«По малому кругу, это пять ларьков!» — «Восемь — по большому!» — подхватывает собеседник. Пивные ветераны обсуждают былые маршруты. Васильевский остров. Точка отсчета — Университет. Ностальгия. — Восемь, с учетом спаренных.

А старожилы Петроградской стороны вспоминают свои точки. Насчитано более двадцати. Некоторые имели названия. «Пинк Флойд», например. «Байконур». «Малая Земля», — этот ларек одушевлял собою пустырь между домами на месте гостиницы «Северная корона», которую сносят прямо сейчас (2019, март), так и не достроенную за тридцать лет (ловлю за хвост нашу историю: снимаю зачем-то процесс разрушения), — вспомнят ли спустя годы этот никому не нужный недоотель, еще большой вопрос, а «Малую Землю» помнят.

Старожилы Петроградской помнят провалившийся под землю ларек. Грешат на пену, которую годами сдували на землю, громче скажем: на асфальт. Активная пена пивная будто бы разъела почву. Вообще-то, место исторически болотистое, рядом — Мокруши. Провалившийся ларек — жертва духу изначальных болот. Так и не восстановили.