Книга о Петербурге

Забастовали рабочие фабрики Торнтона (через неделю после возвращения Ульянова из-за границы), и где лучше всего узнать о настроениях пролетариата, как не в третьеразрядном трактире? Где, например, узнать, как не в трактире, о расценках на ткацкие работы и добавляют ли к ним в табель, подписанную инспектором, «указания о качестве шерсти, количестве в ней поллеса и кнопа»? Так он долго и обстоятельно пишет листовку, очень большую — от лица рабочего; завершает, когда уже закончилась забастовка. «Самым зорким образом должны мы следить за маневрами наших хозяев по части понижения расценок и сопротивляться всеми силами этому гибельному для нас стремлению…»

Что до Таирова переулка и его притонов, публичные дома здесь были в каждом доме — и во времена Достоевского («Преступление и наказание»), и при знаменитом сыщике Путилине, оставившем потомкам свои записки, и по верности памяти места — даже в те времена, когда Ленин уже лежал в Мавзолее. Особую славу снискал так называемый дом Дероберти, вписавший свою страницу в историю петербургской проституции. У него номер четыре. А дом, в котором пока еще квартирует наш герой, — номер шесть. Соседи.

И вот здесь наша история должна совершить изгиб — обернуться другой стороной, как если бы мы захотели склеить ленту Мёбиуса.

А что было на месте того соседнего дома?

Временная холерная больница.

Мы переносимся на 64 года в прошлое — в 1831 год.

Знаменитый холерный бунт на Сенной.

На самом деле — по всему городу.

Но эпицентр — здесь.

22 июня разбушевавшаяся толпа громит холерную больницу — ломает мебель, медицинское оборудование, «освобождает» больных, а врачей (по общему убеждению — отравителей) убивает на месте. А на другой день сам государь Николай Павлович прибывает на Сенную из Петергофа, чтобы самолично усмирить бунтарей, и как-то у него хорошо получается: повелел всем пасть на колени и молиться на Спас, тут все сразу и раскаялись.

Как-то так. Или как-то похоже. Есть на пьедестале знаменитого памятника Николаю I (это где конь на двух ногах) тематический горельеф — там все рассказано.

Когда-то мне даже это, в общем-то, простое совпадение пространственных координат — дикого смертоубийства и мирного проживания нашего главного революционера — казалось невероятным зигзагом случая. Конечно, это вам не Французская революция — холерный бунт на Сенной мало интересовал Ленина, а до расположения той гиблой больницы ему вообще не было дела, — такими реалиями озадачатся смыслокопатели иных эпох, — и все же представим молодого Ленина в минуту задумчивости: вот он, допустим, глядя в окно с высоты четвертого своего этажа — поверх низких здешних крыш на, допустим, купол Исаакия, — мыслит и грезит о чем? — о восстании масс, разумеется, о чем же еще? И не знает при этом, что как раз тут — прямо на этом месте — вспыхнул когда-то тот самый — «бессмысленный и беспощадный».

И сны — какие сны ему снились? Не слышались ли голоса?

На самом деле все оказалось еще круче.

Но это уже когда в девяностые годы XX века пошли публикации о происхождении Ленина.

Оба деда по материнской линии — родной и внучатый, соответственно Александр Дмитриевич Бланк и Дмитрий Дмитриевич Бланк — были у него врачами. Оба окончили Медико-хирургическую академию. Оба отличились в борьбе с холерой, когда пришла эпидемия. Пишут, что как раз Дмитрий Бланк и выявил два первых случая холеры в Петербурге, случилось это 14 июня 1831 года. А через десять дней доктор сам скончался от холеры, но это если следовать официальной версии. Биографы Ленина, точнее, новейшие исследователи его родословной утверждают, что двоюродный дедушка Владимира Ильича стал жертвой холерного бунта на Сенной площади, — штаб-лекаря Д. Д. Бланка выкинули с третьего этажа больницы в Таировом переулке; дату притом называют чаще всего — 26 июня.

Выходит, раскаялись не все, если через три дня после «усмирения» в той же больнице (уже восстановленной?) убили дежурившего там Дмитрия Бланка. По правде сказать, что-то здесь не сходится. Ну да ладно. Как бы то ни было, эти события Дмитрий Дмитриевич не пережил.

Александру Дмитриевичу тоже в те дни досталось, но родной дед Ленина хотя бы уцелел физически. (Тут мы усилием воли запретим себе фантазировать на тему рока: что было бы с Россией, если бы меньше повезло не тому, а другому брату…)