Книга о Петербурге

Если говорить о парадоксе, то тут следует упомянуть рюмочную на Разъезжей, счастливо существовавшую в начале нулевых. Рюмочная, заметьте, явление во многом петербургское, — кажется, Москва о них позабыла. «Местный ты или приезжий, выпей рюмку на Разъезжей», — сочинил ваш покорный слуга, откликнувшись на призыв писателя Павла Крусанова запечатлеть это достойное место в рифму, — дело в том, что рюмочной владел одноклассник Павла (что нам не давало никаких преференций). Так вот, за невзрачной дверью в этой с виду обыкновенной рюмочной тянулся мимо туалетов узкий коридор, и куда бы вы думали? — прямо в казино. Настоящее казино с просторным залом и игровыми столами. Не знаю, как назвать этот вход через рюмочную — черным или служебным, — может быть, это был пожарный выход или выход на случай непредвиденной эвакуации? Однажды, покинув товарищей, я передумал идти в туалет и проследовал далее, в казино. Девушка на выдаче фишек, к моему удивлению, попросила паспорт — почему-то таково было правило. Паспорт я не показал, но назвался фамилией своего персонажа — Двоеглазовым, этого оказалось достаточно. Играл я просто: поставив на четное и до первого выигрыша — согласно мудрой рекомендации героя Достоевского (сам Достоевский этого правила не придерживался). Поскольку Двоеглазову сразу повезло, он с удвоенной суммой (четыреста рублей вместо двухсот) поспешил к товарищам принимать поздравления и отоваривать выигрыш с учетом специфики заведения. Казино вовсе не было подпольным. Войти можно было с улицы и подняться по парадной лестнице, так и поступали все завсегдатаи, и, однако же, существовал мало кому известный, практически секретный проход через рюмочную!

Я знал людей, подсевших на рулетку и автоматы. Один мой знакомый, специалист по философской антропологии, читавший курс по Лакану и, кстати сказать, Достоевскому, регулярно посещал казино и вел статистику; уповал он не столько на математические «системы», сколько на несовершенство самого механизма рулетки, обязанного обнаружить для внимательного наблюдателя отклонение от общего распределения. Он в это верил. Другой (в то время известный в Петербурге издатель), возвращаясь каждый вечер с работы, заходил по пути в магазин, где стоял «однорукий бандит», и расчетливо играл с автоматом. Расчетливо, а не азартно!.. Он вел подсчет своим потерям и приобретениям, сравнивая результаты в годовом исчислении, и чем очевиднее становилось, что в целом проигрывает, тем он сильнее верил, что однажды наступит светлая полоса и он начнет отыгрываться. Я пытался переубедить его, ссылался на закон больших чисел и подобные материи, он и слушать не хотел, говорил, что все наоборот: это когда мало играешь, проигрываешь, а если долго играть, победа обязательно будет за ним. Вера в безусловную победу над автоматом стала для него почти религией.

В конце 2006-го был принят федеральный закон, регулирующий игорный бизнес в России. Для Петербурга это означало ликвидацию казино и соответствующих автоматов с 1 июля 2009 года. Думаю, многих это спасло.

А еще мне вспоминается начало девяностых. Всеобщее влечение к бессмысленному риску. Недалеко от барахолки на Сенной — у входа в магазин «Диета» и на углу у Апраксина Двора — стояли глухонемые, похожие на коробейников. Они предлагали сыграть в кубики на доске со стаканами, расположенными в два ряда. Достаешь деньги, и хозяин игры достает столько же, — ты трясешь доску со стаканами (уже не помню, как на ней закрепленными), кости в стаканах стучат, — открываем, смотрим, кто выиграл, — если ничья, то в пользу хозяина. Кажется, в отличие от наперсточников и распорядителей жульнических лотерей, обитавших тут же поблизости, эта игра оставляла шанс на удачу заинтересованному прохожему (впрочем, не со смещенным ли центром тяжести были кубики?). Ничья в пользу хозяина существенно усиливала его позицию, но все равно сыграть с ним всегда находились охотники. Вот и я проиграл рубль как-то, пошел домой, взял лист бумаги и стал подсчитывать вероятности комбинаций. Прикинул, можно ли не проиграть по системе якобы Д’Аламбера — методом удвоения очередного проигрыша. Получилось, что как ни крути — для лохов игра. Ну и хорошо. Успокоился.

3

Петербургский парадокс, что под этим понимали Бернулли и Д’Аламбер, связан с понятием «жребий».

И хотя понимались под этим вполне конкретные математические отношения, мысль о жребии соблазняет нас на расширительное толкование этой неожиданно емкой метафоры: мы и так — петербургский парадокс! — поддались уже тому искушению.

Жребий, фатум, рок, судьба. Игра случая. Петербургское измерение.

Вот возьмем за точку отчета год 1701-й. Еще не оправились от недавнего поражения под Нарвой. Едва не потеряна армия. Союзная Дания вышла из войны. Хорошего мало.

Но есть упрямство у Петра: во что бы то ни стало закрепиться у моря.

В 1701-м невозможно было представить, как будут развиваться события. Но предположим, некий мифический мечтатель из окружения Петра способен был угадать возможности того, что для нас уже достоверно.