Книга о Петербурге

Но для иностранцев, нагрянувших к нам в конце перестройки, это походило не то на цирк, не то на колдовство: кассирша в своей будке-кассе за стеклом с окошечком быстрыми и на внешний взгляд бессмысленными движениями руки переводила костяшки туда-сюда, глядела на них и что-то там различала.

Навык утрачен.

Ганноверский резидент Ф.-Х. Вебер, прибывший в Петербург на одиннадцатый год существования города, описывал с чьих-то слов первостроительство крепости — землю, которой не хватало на острове, приносили «издалека по большей части в полах одежды, в тряпках или мешочках из старых рогож на плечах или в руках, так как тогда русские еще не знали тачек». И по-видимому, носилок тоже, потому что они здесь не упомянуты.

Маловероятно, чтобы информант Вебера видел стройку 1703 года, — к 1714-му город населялся теми, для кого первое петербургское лето уже было легендой. Сам Вебер нашел город «истинным чудом света, как по великолепию его строений, среди коих уже более шестидесяти тысяч домов, так и по тому весьма недолгому времени, каковое потребовалось для их строительства». Ага, без тачек и носилок.

Без тачек и носилок — это как запустить человека в космос, пользуясь исключительно счетами.

Но наши иностранные гости времен перестройки, ожидавшие встреч с медведями на Невском проспекте, так и думали, увидев счеты в действии: вот с помощью чего запускают русские ракеты в космос.

«…Русские еще не знали…» — это из области мифов, как ни крути. Не знали — и вдруг «чудо света» («истинное»!).

Но ведь как тогда грунт носили (а перенесли земли на Заячий остров превеликую массу), тоже ведь нет прямых свидетельств. Инки — они даже колеса не знали, а построить такие смогли города! И дороги. Причем дороги — не для колес и не для копыт, а для ступней человеческих. Взяли за ручки и понесли представителя высшего класса — на тех самых носилках, которых не знали русские будто бы.

Историки математики говорят, что у нас в допетровские времена не умели правильно измерять площадь треугольника.

Зато в ходу были счеты.

Навыки были, а науки не было.

«Навык» и «наука» от одного корня. От ук — знание.

Навыков на Руси было больше чем достаточно. Знали, когда что сеять, когда что жать. Как возводить сложные строения «без гвоздя». Как по звездам определять путь в северных морях. Как рассчитывать и взимать с помощью дробей «посошный» налог. Но все же это не те ук, ради которых стоило учреждать каких-то там наук Академию.

Ук, да не наук.

А тут — даешь Академию!

Похоже на чудо

Логика событий, сопутствующих возникновению Петербурга, обманчива. Чем яснее намерения Петра, чем понятнее, казалось бы, исторические закономерности, причинно-следственные связи и все такое, тем более происшедшее на берегах Невы напоминает фокус.

Не было, чего быть не могло, и вдруг раз-два-три!.. «А как это?»

Фокус может и не получиться. А здесь получилось.

И чем понятнее секрет фокуса, тем более непостижимо, как это он смог получиться.

Тут словно какой-то ложный секрет, вам как будто раскрывают его, а вы понимаете, что дело в чем-то другом, а истинный — непостижим.

И это уже — без дураков — похоже на чудо.

Сказанное относится не только к Петербургу в целом, но и к вторичным по отношению к нему феноменам, — возьмем Петербургскую академию наук. Вот что чудо.

Учреждение в России Академии наук было предприятием не менее невероятным, чем основание на приневских болотах города, давшего этой Академии имя.

Петербургская Академия, возникшая на ровном месте, за короткий срок стала вровень со знаменитыми научными обществами Парижа, Лондона и Берлина (Парижская академия, Прусское королевское научное общество, Лондонское королевское общество…). И не так важно, что петербургскими академиками долгое время были сплошь иностранцы, — куда важнее, что они предпочли только что образовавшийся город в неведомой стране своим кабинетам в Европе.

Собрать светил

Пока парижские академики очаровывались Петром, а сам он входил в подробности механики новоизобретенного домкрата и прочих полезных устройств, осматривал оптические установки, приценивался к диковинным коллекциям и вел беседы с корифеями европейской науки, недоросли из русских дворянских семей, забранные на смотр в Санктпитербурх для поступления в недавно открытую (1715) Морскую академию, переправлялись за незнанием грамоты и счета в Новгород, под крыло митрополита Иова, где будущих русских морских офицеров покамест учили, как складывать и отнимать и читать по слогам Псалтырь.

Первый набор в Морскую академию — 300 человек — сплошь обеспечился старшеклассниками Школы математических и навигацких наук, — кое-чему они уже были научены, и недурно, — по части той же навигации и астрономии. Морская академия — начинание петербургское, высшее, а давшая ей начало Навигацкая школа размещалась в Москве, в Сухаревой башне, под голландскими часами, которым тоже было суждено убыть однажды на невские берега. Преподавал здесь Магницкий, автор учебника по арифметике, у нас первого и на протяжении полувека незаменимого.