Книга о Петербурге

У меня есть одна гипотеза, я на ней не настаиваю. Даже думаю, что, скорее всего, не прав. Но есть оно, подозрение. Мне кажется, в этой истории с Косым каналом замешан перпетуум-мобиле. Возможность вечного двигателя Петра действительно беспокоила. Да вот и упомянутый Орфиреус, как замечает Н. И. Невская, искал с российским императором через посредников контакт. И это после того, как наделенный большими полномочиями Шумахер не проявил никакого интереса к «изобретению» самовращающегося колеса. Больше того, Петр в 1725 году собирался за границу и хотел встретиться с Орфиреусом самолично — но умер. Исключительно ли механизм Орфиреуса интересовал Петра Великого, или у него были собственные идеи — ну вроде того, как поднимать воду силой той же самой воды? И не есть ли Косой канал, который все признают «загадочным», неудачная попытка осуществить подобную идею?

Заметим, невозможность вечного двигателя еще не была доказана.

Вряд ли лейб-медика Блюментроста занимали технические особенности гидравлического преобразователя, каковым быть мог бы канал, снабженный каким-то неведомым оборудованием, но среди тех экскурсантов находился по крайней мере один, кого проблема вечного двигателя, похоже, действительно интересовала. Это — Христиан Мартини, профессор по кафедре физики, ученый, согласно Пекарскому, сомнительной репутации. Согласно Пекарскому, на первом же, еще неофициальном собрании Академии, последовавшем вскоре после высочайшей аудиенции, Мартини сделал оптимистическое заявление, касающееся перпетуум-мобиле (заметим, что в «Летописи РАН» это заседание не отмечено).

Но не будем отвлекаться. Наши герои продолжают знакомиться с достопримечательностями Летнего сада. Камер-президент барон Лёвенвольде приглашает их во дворец: ее величество благоволит принять академиков.

«Государыня стояла у стола, окруженная Цесаревнами Анной Петровною и Елисаветою Петровною, герцогом голштинским и многими сановниками. За приличным поклоном академиков последовали две речи, свободно произнесенные в виде импровизации».

Это цитата из анонимного исторического очерка, опубликованного в первом томе «Ученых записок Императорской Академии наук по I и III Отделениям» за 1853 год — через 128 лет после события.

На этот источник ссылается известный современный историк, один из лучших знатоков Петровской эпохи, в небольшом сюжете, которому он придумал название — «Как царственная кухарка Академию открывала». Вот им изображенная картина: «Неграмотная кухарка, сидевшая на троне, ни слова не понимала по-латыни, но согласно кивала головой».

Петербург, петровское время! — о, как всем нам хочется мифотворствовать, — велик, велик соблазн предпочитать яркие краски!

Дело в том, что Герман, как отмечено в тех «Ученых записках», свою речь произносил по-французски, а Блюментрост ее переводил Екатерине, иначе и быть не могло, и вовсе не сидела императрица дура дурой. «Затем последовала речь Бильфингера на немецком языке: Блюментрост не переводил ея, потому что Императрица знала по-немецки». Получается, никаких проблем с пониманием не возникало — кивала ли или не кивала государыня головой. А латынь тут вообще ни при чем. Все было даже очень непринужденно. Единственное, Бильфингер, в силу своего темперамента, сверх меры жестикулировал и слишком взволнованно возвышал голос, когда говорил о Петре Великом, но если в том и была чрезмерность, эту простительную неловкость заметил один Блюментрост, поспешивший о ней сообщить как о колоритной детали в своей корреспонденции в Лейпциг. Всем, всем хочется красок!

А ведь «царственная кухарка» могла и не связываться с Академией.

После смерти Петра, казалось, на планах создания Академии можно было поставить жирный крест. Все зависело от Екатерины. Надо ей это? Однако на осторожный запрос Блюментроста касательно организации Академии всевластная вдова уверенно приказала ему «удвоить усилия».

Своим послам в Берлине и Париже она велела написать ободрительные письма ученым, заключившим контракт, — дабы «без сумнения следовали сюды». Им было обещано «особливое наше призрение».

И это не пустые слова, — еще до прибытия ученых в Петербург Екатерина обеспокоилась их бытом и дала на этот счет ряд указаний. Это она предоставила Академии просторный дом, отобранный в казну у Шафирова, и дворец покойной царицы Прасковьи Федоровны, повелев ускорить их ремонт и отделку. Это она торопила с достройкой здания Кунсткамеры и библиотеки. Почту для Академии она сделала бесплатной.