Книга о Петербурге

Будущие академики подтягивались в Петербург — о прибытии каждого Блюментрост докладывал Екатерине. С приездом долгожданных знаменитостей — математика Германа и физика Бильфингера (равно как и философа, впрочем) — число новоприбывших достигло числа пальцев на одной руке, и публичная аудиенция могла бы уже состояться, кабы не Успенский пост, самый строгий после Великого. Приехавшие ученые были преимущественно идеалистами, притом тяготели к агностицизму и менее всего сочувствовали православию, но Екатерина здешние традиции чтила. К тому же продолжался траур по Петру, а это предполагало сдержанность. В своих пределах. Что же это за аудиенция без царского угощения?

Иными словами, академикам хватило времени освоиться и проникнуться к принимающей стороне благодарностью, покамест не изреченной, но ищущей выражения в речах и жестах.

Сразу же после поста — 15 августа 1725 года, в день Успения Пресвятой Богородицы, Екатерина принимала ученых в Летнем дворце.

Нет, не эта дата считается днем рождения Академии. Но это начало, а мы питаем к началам повышенный интерес. Есть в них особая красота. Вот и заграница в формате «Лейпцигских ученых ведомостей» оценила событие — были по горячим следам напечатаны известия из Петербурга, послужившие источником для соображений поздним историкам.

Первая часть программы — небольшая экскурсия по Летнему саду, ее провел Блюментрост. Показал статуи, фонтаны и всякие гидравлические штуковины. Неизгладимое впечатление произвел на гостей знаменитый Грот, и в первую очередь — помещенная в нем Венера, — да-да, та самая Венера Таврическая, которая, впрочем, еще не была Таврической, потому что и Таврический сад, в котором ей придется позже стоять, — это тоже, понятное дело, из поздней истории.

За дефицитом подробностей жанровые картинки нам рисует, как обычно, воображение. Проще всего представить напудренные парики, — вот, наверное, и князь Меншиков был в парике (и с орденской лентой), когда он внезапно появился на аллее — сам познакомился и представил сына как будущего слушателя ученых докладов. Блюментрост нам видится с тростью и чуть-чуть прихрамывающим, но это чистой воды фантазия, обусловленная фамилией лейб-медика. А что, помимо Венеры, должно было вызвать восторг? Не раковины ли Индийского океана, которые сплошь покрывали стены Грота? Кажется, Гольдбах, путешественник и неутомимый коллекционер впечатлений, должен был бы это обязательно оценить. Или водозаборная башня — с колесом, вращаемым пятью лошадьми на том берегу Фонтанки, — для фонтанов, конечно. Якоб Герман, механик, уже опубликовал трактат «о силах и движениях твердых тел и жидкостей» — так что гидравлика этого сада из области его интересов. А на это уже не хватает нашей фантазии: водяные оргáны, умеющие издавать соловьиные трели — как бы то поют рукотворные соловьи, удивительно похожие на живых. Что касается живых птиц, тысячи их — в грандиозном птичнике! Нетрудно представить живого тюленя. Четыре года назад его наблюдал Берхгольц — купающимся в фонтане, о чем и написал в своем дневнике. Кажется, это тот самый тюлень, которого доведется препарировать анатому Дювернуа (только вчера ему было послано приглашение на должность анатома в Академии). Да что тюлень! Дювернуа посчастливится препарировать слона, — о строении слона он прочтет несколько докладов! Никто из европейских анатомов даже мечтать о таком не мог — изучать внутренности слона, его необыкновенные печень и легкие!.. Только в Петербурге, и нигде больше!.. Ну не имел обыкновения персидский шах отправлять слонов в иные столицы!

Слон… Коль скоро о слонах заговорили, тут совсем рядом — на Царицыном лугу (на будущем Марсовом поле) расположен бывший слоновник. В нем почти что размером с хорошего слона одно время хранился знаменитый Готторпский глобус.

Парк науки какой-то, честное слово…

Полагаю, у наших экскурсантов было много вопросов. Окажись я на их месте, обязательно поинтересовался бы предназначением Косого канала (он же Косой Дементьевский — по фамилии подрядчика). 750 метров длиной, этот канал зачем-то был прокопан наискось от Невы до Фонтанки (сейчас на его месте улица Оружейника Федорова), зачем-то тянулся к Летнему саду. То есть это зачем-то, в принципе, известно зачем: для питания тех же фонтанов. Но как? Как он должен был питать фонтаны? По какому принципу?

Вероятно, у Петра был какой-то инженерный замысел, связанный с этим удивительным каналом. Сам ли он до чего-то додумался, или кто-то внушил ему какую-то мысль, но идея оказалась не вполне удачной. Для фонтанов Косой канал был бесполезным (так же как и для гипотетической водяной машины, если бы таковая, как допускают некоторые, создавалась для Литейного двора). В общем, никто не понимает, на какие течения и потоки надеялся Петр, ожидая подачи невской воды на необходимую высоту (это до водозаборной башни еще и до Лиговского канала, что понесет воду с Дудергофских высот).