Книга о русском еврействе. От 1860-х годов до революции 1917 г.

Его литературная деятельность разбивается на два периода. В первом он — неоромантик. Он страстно любит еврейскую старину и воспевает еврейский «бет-гамидраш», который он считает источником вечной жизни еврейского народа. Он скорбит о том, что вся прежняя святость и величие еврейского духа идут насмарку под разлагающим влиянием чужой культу­ры. Но уже и в этот период он в поэме «Подвижник», вместе с возвеличением подвижничества народа, горячо сетует на бес­конечные жертвы еврейства, которые не спасли старого иуда­изма, но лишили носителей его света, красоты, земной любви и полноты национальной жизни. А в стихотворении «Как суха трава...» он изобличает и пророчески карает еврейский народ, который настолько ушел в религиозную обрядность, с одной стороны, и в погоню за золотом, с другой, что исчах и истлел, и не способен подняться и восстать против своей судьбы, даже когда «прогремел глас Божий», — а подымают его лишь скор­пионы да погромы...

Во втором же периоде деятельности Бялик прощается с нео­романтикой. Кишиневский погром 1903 г. вызвал появление его «Сказания о погроме». Это не поэма, а пророческое видение. Не против громил и вдохновителей их направлено оно, но против дряблости и пассивности народа, который считает среди своих предков Маккавеев и великомучеников. И страшны поэту бес­цельность и бессмысленность новых еврейских гекатомб: и ре­лигиозного мученичества тут не было, и защита национального достоинства тут не имела места...

Вы бьете в грудь и плачете, и громко
И жалобно кричите мне: грешны...
Да разве есть у праха, у обломка,
У мусора, у падали вины?
Мне срам за них, и мерзки эти слезы!
Да крикни им, чтоб грянули угрозы
Против Меня и неба, и земли, —
Чтобы, в ответ на муки поколений,
Проклятия взвилися к горной сени,
И бурею престол Мой потрясли!

А после погромов 1905 г. поэт отворачивается от чисто еврей­ских сюжетов и поет песни света и песни любви, из которых многие, — в особенности, ярко рисующие русскую зиму «Зим­ние песни», — отличаются богатством красок и глубиной элегического элемента. Но песни света Бялика выражают лишь не­утолимую жажду света, а песни любви — лишь сильную тоску по неизведанной любви. Старый иудаизм крепко держит Бялика в своих цепях.

Истинным певцом света, красоты и любви является Саул Черниховский. Это — самый эллинистический из иудеев. Вместе с ним в древнееврейскую литературу, которая столетиями не знала ничего, кроме плача и стенаний, ворвалась могучая струя эллинской жизнерадостности и почти дионисийского упоения земным и чувственным. Ни следа плаксивости и сентименталь­ничанья. «Страсть огневая» — его стихия. Радости жизни — его божество. Свежим ароматом лесов благодатной Украины и сте­пей чарующего Крыма, откуда он родом, веет от каждого стиха его. Вместе с преклонением перед красотой, его воодушевляет все мощное и величавое в природе и в истории. Он жаждет борь­бы и волнений; только они способствуют полному проявлению жизненных сил. Падший в неравной борьбе с императором Ад­рианом, мощный гигант Бар-Кохба, вследствие неудач получив­ший презрительную кличку «Сына Лжи» и Лжемессии, для не­го неизменно остается «Сыном Звезды». А средневековые мону­ментальные замки и башни, пережившие века, вызывают в нем восхищение «гордыми поколениями», великими «в своей вере и в своих преступлениях», и пламенное желание быть, как и они, «молотом на наковальне бытия».

Черниховский — пантеист. В одном из стихотворений «Нок­тюрн» он обращается к земным стихиям и просит их, чтобы они наделили его частью их собственного могущества. Особенно яр­ко проявляется это пантеистическое слияние человека со всем бытием в стихотворении «Лесные чары», где заросшие мхом камни и пробивающийся из-под земли ручеек, логовище зайца и нора крота, муравейники и семьи грибов — все ему одинаково дорого, всех их он приветствует.

Черниховский влюблен в Элладу. Никто не говорил о стране Гомера и Анакреона в таких восторженных выражениях, в каких описывает ее древне-ново-еврейский поэт в своей поэме «Деянира». И никто, как он, не стоял коленопреклоненным «перед статуей Аполлона» и не звал так громко и повелительно к Богу Красоты больной народ свой. Этот эллино-иудей рисует специ­фически еврейские страдания в совершенно новом свете. Бялик в «Сказании о погроме» умел пророчески карать дряблость и страдальческую пассивность еврейского народа. Черниховский в исторической поэме «Барух из Майнца» показал нам отрав­ленную душу гонимого еврея со всей накипевшей в ней злобой и жаждой мести.