Книга о русском еврействе. От 1860-х годов до революции 1917 г.

Впрочем, в извинение приставов и урядников, должен ска­зать, что такие же взгляды можно было встретить и у евреев, в особенности, выросших вне черты оседлости, да и не только у них. В частности, было почти общепринято считать, что евреев, умевших читать только по-еврейски, надо считать безграмотны­ми. Это, между прочим, отразилось и на результатах переписи 1897 года. Несмотря на то, что по правилам переписи, лица уме­ющие читать на каком-либо языке, должны были считаться гра­мотными, во многих случаях лишь умеющие читать по-русски вносились счетчиками как грамотные. Процент евреев, не умею­щих читать по-еврейски, в России был весьма невелик, много меньше процента «безграмотных» евреев по материалам пере­писи.

Мне часто после этого приходилось приезжать в Ковно. Ватаци, узнавая о моем приезде, приглашал меня на чашку чая. Беседы наши касались преимущественно еврейского вопроса, но затрагивались и вопросы общей политики. Одна из этих мо­их бесед с Ватаци имела место через некоторое время после процесса о Кишиневском погроме. Мы говорили об адвокатах, выступивших в процессе, и я, помнится, особенно хвалил речь С. Е. Кальмановича. Я спросил Ватаци, хотел ли бы он прочесть эти речи (дело слушалось при закрытых дверях и в печати со­держание речей не появлялось). Ватаци ответил, что с большим интересом прочел бы их. Я вытащил из кармана номер «Осво­бождения» с речами. И он тут же прочел речи и вернул мне журнал.

С Ватаци мне пришлось впоследствии неоднократно ви­деться и в Петербурге. Так в начале 1904 года Ватаци приехал в Петербург, будучи назначен членом Комиссии под председа­тельством Харьковского губернатора кн. Оболенского для пе­ресмотра законодательства об евреях. Он по приезде снесся со мной, и мы условились, что он ежедневно будет давать мне список вопросов, которые на следующий день будут обсуж­даться в Комиссии, а я буду снабжать его материалом по этим вопросам. Я обратился к помощи Г. Б. Слиозберга и его бывше­го помощника, прис. поверенного М. Г. Айзенберга, большого знатока законодательства об евреях и сенатской практики по нему, и мы втроем составляли ежедневно записки, которые я передавал Ватаци.

В качестве курьеза отмечу, что бывший Кишиневский гу­бернатор кн. Урусов в своих вышедших в 1908 г. «Записках Гу­бернатора» писал об еврейской комиссии, членом которой он состоял, что «единственными осведомленными в истории во­проса лицами явились среди нас князь Оболенский, Лопухин (директор Департамента Полиции) и Ватаци; остальные боль­шей частью бродили во тьме, не имея определенного взгляда».

Ватаци о своих беседах со мною рассказывал Виленскому генерал-губернатору, кн. Святополку-Мирскому и предложил мне, когда я буду в следующий раз в Вильне, повидать кн. Святополка-Мирского. В один из моих приездов в Вильну я позво­нил в канцелярию ген.-губернатора и попросил о назначении мне времени, когда я смогу быть принятым кн. Святополк-Мирским. Прием мне был назначен на следующий день в 12 час. дня, а утром я прочел в газете об убийстве Плеве. Я позво­нил секретарю кн. Святополк-Мирского и высказал предполо­жение, что прием не состоится. Но секретарь сказал мне, что князь в соборе на панихиде, но к 12 часам вернется, что он меня ожидает и никаких распоряжений об отмене моего посещения не сделал.

Когда я явился в назначенное время, кн. Святополк-Мир­ский сразу же заговорил об убийстве Плеве — событии, кото­рое, по моему впечатлению, не очень его опечалило. Он сказал мне, что, вероятно, на место Плеве будет назначен Витте, кото­рый вызван государем из Берлина, где он вел переговоры о тор­говом договоре. При этом он рассказал, что он получил теле­грамму от Витте с просьбой встретить его на вокзале в Вильне и, сев к нему в поезд, поехать с ним до Двинска, и что он это и сделает.

Через некоторое время после этого мне опять пришлось быть в Вильне. Тем временем заместителем Плеве был назначен сам кн. Святополк-Мирский, не успевший, однако, еще покинуть Вильну.

Я опять его посетил и прежде всего поздравил с назначением. Он ответил: «С чем вы меня поздравляете? Я подписал большой вексель, а чем платить буду, ей Богу, не знаю». После некоторой паузы он сказал: «Я думаю поступать по-докторски: русское об­щество изнервничалось, ему надо дать брому, много брому». Я сказал, что бром болезней не лечит и является лишь паллиати­вом, и что болезнь России серьезная. Ей бромом не поможешь — здесь нужны хирургические методы лечения... «Будущее пока­жет», сказал он мне в ответ.