К своей радости, А. Шикльгрубер или, как его уже стали именовать, А. Гитлер обнаружил, что филателизм распространился и в Англии. В одном из номеров «Таймс» за 1841 год он нашел объявление молодого человека, собравшего для оклейки своей спальни 16 000 марок. В другой газете 1851 года торговец из Бирмингема Т. Смит сообщал, что стены его магазина оклеены более чем 800 000 марок различных (!) расцветок и рисунков. Оказалось, что марки в Англии так популярны, что там их клеили на вазы и пепельницы, женские шляпки и платья, и даже на обязательный атрибут северного островитянина — трубки. Англия могла серьезно пополнить коллекцию фюрера. У Адольфа даже глаза горели от восторга. Участь островной империи была решена. А. Гитлер не преминул объявить островитянам войну. Коллекционер стал кровавым агрессором, развязавшим войну в многострадальной Европе, едва пришедшей в себя после Первой мировой войны.
Похоже, что ему не давала покоя слава врача-гомеопата Альфреда Мошкау, который на Дрезденской выставке 1870 года демонстрировал свою коллекцию в 6000 марок. Фюрер был тщеславен — он не хотел быть в числе первых, он хотел быть первым[50]
.Страсть рейхсканцлера к маркам дошла до того, что по Gerichtskosten-gesetz[51]
пошлины за издержки народными судебными палатами бралисьНесомненно, что преследования, которым подвергались в оккупированных странах евреи, в значительной мере были вызваны тем, что среди этого малого народа было немало заядлых коллекционеров, чьи коллекции вызывали зависть Шикльгрубера. Ему хотелось быть непревзойденным. Адольф мечтал о «Голубом Маврикии».
С целью постоянного пополнения коллекции А. Гитлер даже создал фонд своего имени, пожертвования в который брались исключительно марками. За 1933–1934 годы рейхсканцлер пополнил через фонд свою коллекцию только от акционерного общества «Фридрих Крупп» 1 355 207 марками[52]
. Естественно, что его коллекция к 1939 году была самой большой в Европе, а может быть, и в мире.Возможности пополнения коллекции в Европе исчерпывались.
В этих условиях А. Гитлер не мог не обратить внимания на почти неизвестный ему почтовый рынок России. Абвер и разведка СД в то время работали неплохо, и объем марочного пространства России приятно поразил фюрера. Желание пополнить свою коллекцию за счет России не оставляло А. Гитлера никогда. В 1939 году при подписании Пакта о ненападении он откровенно призывал Сталина присоединиться к Тройственному Филателистическому Союзу В 1940 году выступал против присоединения к СССР Прибалтики, выпускавшей вто время неплохие коллекционные серии[53]
. Наконец, в апреле 1941 года он прямо поставил перед советским правительством вопрос о переуступке ему Старгородской коллекции. Разумеется, И. В. Сталин не мог признаться, что марки зажулил какой-то проходимец из Наркомата государственной безопасности. Молотов на очередной встрече с немцами высокомерно заявил, что старгородские марки являются национальным достоянием и какой-либо переуступке, пусть даже руководителю дружественной страны, не подлежат[54]. Это означало безусловный разрыв и неизбежную кровопролитную войну, в которой ценой больших человеческих жертв победу одержали русские[55]. А. Гитлер покончил с собой в спальне бункера под рейхсканцелярией. Известно, что в последнюю ночь он рассматривал марки[56]. В устном завещании он приказал сжечь свое тело вместе с собранной им коллекцией марок. Выполнить завещание в полном объеме не удалось — слитого из сбитого «юнкерса» бензина хватило лишь на марки, полуобгоревший труп А. Гитлера был обнаружен СМЕРШем и доставлен в Москву авиаспецрейсом, которым руководил Главный маршал авиации СССР А. Е. Голованов.Альбомы со Старгородской коллекцией всплыли лишь в 1951 году после ареста тогдашнего министра внутренних дел СССР Абакумова В. С. (1908–1954, в партии с 1930 года), в сейфе которого они были обнаружены.
Выяснилось, что в 1946 году эти альбомы были ему подарены следователем Славолуцким. Допросить самого Славолуцкого об обстоятельствах, при которых к нему попали марки, не представилось возможным. Следователь был репрессирован[57]
.Сталин, которому представили альбомы, с любопытством просмотрел марки, взвесил альбомы на руке и проворчал, не выпуская изо рта трубки: «И эти бумажки развязали войну? Ох уж эти коллекционеры!» и, повернувшись к преданному поблескивающему пенсне Л. П. Берии, приказал отправить марки в Гохран.