Необходимо уточнить, что к тому времени (начало 1966 г.) были переданы через В. Л. Андреева (сына писателя Леонида Андреева) роман «В круге первом» и ранние произведения, однако М. В. Розанова абсолютно верно определяет общую стратегию Солженицына на публикацию на Западе. Нет никаких сомнений в том, что именно туда предназначался изначально и «Архипелаг ГУЛАГ». Ведь напечатать в СССР книгу, проникнутую открытой враждебностью к существующему строю и многочисленными авторскими домыслами и подтасовками, было невозможно: это прекрасно сознавал Солженицын, называвший задуманное сочинение «бомбой». Но для того, чтобы эта «бомба» произвела наилучший эффект на Западе, писателю требовалось прежде всего создать вокруг себя соответствующий героический ореол. Подписание в числе других 62 видных деятелей письма в защиту Синявского и Даниэля такого ореола создать не могло. Поэтому писатель начал думать о других комбинациях и других ходах. Но прежде всего ему надо было во что бы то ни стало форсировать работу над книгой. Этот «форсаж» выпал на зиму 1966–1967 гг., когда Солженицын работал в столь невообразимо-фантастическом темпе, что не нашел для его определения иных слов, кроме загадочно-мистических: «Это — не я сделал, это — ведено было моею рукою». Все это подробно описывается и анализируется А. В. Островским:
«2 декабря 1966 г. вечерним поездом А. И. Солженицын уехал из Москвы в Эстонию. 3-го он мог быть в Тарту, четвертого — снова на хуторе Хаава. Если учесть, что завершение работы над первой редакцией “Архипелага” датируется 22 февраля 1967 г., получается, что на этот раз Александр Исаевич провел в своем “укрывище” 81 день. Именно эту цифру мы видим во втором издании “Теленка”, однако в первом издании фигурирует другая цифра — 73 дня. Сравните:
Первое издание: “За декабрь-февраль я сделал последнюю редакцию "Архипелага" — с переделкой и перепечаткой 70 авторских листов за
Журнальное издание: “За декабрь-февраль я сделал последнюю редакцию "Архипелага" — с
Причины изменений текста нам неизвестны, но это дает основание думать, что по крайней мере восемь дней, проведенных на хуторе под Тарту, были для автора нерабочими.
«Обе зимы, — читаем мы в “Теленке”, — так сходны были по быту, что иные подробности смешиваются в моей памяти <…> И за эти два периода стопка заготовок и первых глав "Архипелага" обратилась в готовую машинопись, 70 авторских листов (без 6-й части). Так <...> я не работал никогда в моей жизни <…> Я ничего не читал, изредка листик из далевского блокнота на ночь <...> Западное радио слушал я только одновременно с едою, хозяйством, топкой печи <…> Во вторую зиму я сильно простудился, меня ломило и трясло, а снаружи был тридцатиградусный мороз. Я все же колол дрова, истапливал печь, часть работы делал стоя, прижимаясь спиной к накаленному зеркалу печи вместо горчичников, часть — лежа под одеялами, и так написал, при температуре 38 градусов, единственную юмористическую главу ("Зэки как нация"). Вторую зиму я в основном уже только печатал, да
К сожалению, А. В. Островский не прокомментировал последнюю фразу: «по авторскому листу в день» (т. е. по 25 машинописных страниц). Тут есть повод не только засомневаться, но и поиронизировать, ибо подобная скорость писания или печатания литературных произведений — неслыханна в русской и мировой практике и представляет своего рода рекорд Гиннесса. Впрочем, теоретически такое возможно, но при двух условиях: либо писатель писал (печатал), нисколько не задумываясь, т. е. его мысль бурлила и текла буквально рекой, неостанавливаемым «потоком сознания», либо он лишь переписывал (перепечатывал) свои или чужие подготовленные вещи. Но в любом случае надо признать, что подобная сверхпродуктивность очень мало соответствует жанру «художественного исследования», принятому автором. И, признав за ним профессиональную «легкость пера», трудно обойти ассоциацию, что ему была присуща и «легкость в мыслях необыкновенная». Основания для последнего вывода дает, к сожалению, множество страниц «Архипелага ГУЛАГ»… С другой стороны, такая скорость свидетельствует, что Солженицын скорее не столько писал, сколько переписывал (редактировал) чужие воспоминания и другие источники, и при этом у него были помощники.
Вот какие подробности сообщал А. В. Островский: