Книга, обманувшая мир

Ссылка А. В. Островского на письмо Э. Маркштейн особенно важна, поскольку начисто опровергает один из самых живучих мифов, созданных самим Солженицыным — о том, что печатать «Архипелаг» на Западе его вынудили обстоятельства. Известно, что первая публикация книги в Париже сопровождалась патетическими словами писателя: «Со стеснением в сердце я годами воздерживался от печатания этой уже готовой книги: долг перед ещё живыми перевешивал долг перед умершими. Но теперь, когда госбезопасность всё равно взяла эту книгу, мне ничего не остаётся, как немедленно публиковать её». Фальшивость этих слов очевидна еще и потому, что сам Солженицын, очевидно, приложил руку к «аресту» своей книги[63] . Поэтому непонятно, на каких наивных читателей рассчитано воспроизведение парижского предисловия 1973 г. в предисловии «От редактора» в российском издании 2006 г. под редакцией Н. Д. Солженицыной. Очевидно, дала себя знать инерция превозношения автора «Архипелага» как «героя-победителя», которого «не судят». Однако масса материалов, приводимых в книге «Прощание с мифом», доказывает, что для осуждения как отдельных поступков, так и всей деятельности Солженицына (как с общественной, так и с нравственно-этической точки зрения) имеются самые веские основания. При этом А. В. Островский не мог обойти и официальное отношение советского руководства к выходу «Архипелага» на Западе:

«7 января 1974 г. состоялось заседание Политбюро ЦК КПСС, на котором был специально рассмотрен вопрос “О Солженицыне”. Несмотря на резкие оценки личности и деятельности писателя (рефреном звучали слова “наглец”, “обнаглел” и т. п.), мнения разделились: одни члены Политбюро считали необходимым привлечение писателя к судебной ответственности, другие — возможным ограничиться его высылкой за границу. Ю. В. Андропов принадлежал к числу последних.[64]" Если судить по “Рабочей записи заседаний Политбюро ЦК КПСС”, было принято первое предложение, однако в окончательном тексте протокола этого заседания зафиксировано совершенно иное решение: “Ограничиться обменом мнениями” ^{68}.

Только после этого 8 января на страницах “Правды” “Архипелаг” был назван своим именем. (Раньше в документах он фигурировал как «Остров ГУЛАГ». — Ред.) 13-го в “Правде” появилась статья “Гневное осуждение”, 14-го — статья И. Соловьева “Путь предательства”. 30-го по инициативе АПН Н. А. Решетовская дала интервью корреспонденту “Фигаро” Роберту Ляконтеру и назвала “Архипелаг” “лагерным фольклором” (интервью появилось в печати 5 февраля) ^{69}.

Следует заметить, что первый том книги при всем своем открыто антисоветском пафосе еще не содержал тех фантастических данных о масштабах репрессий в СССР, которые станут одним из “коньков” Солженицына. Эти данные — о 66,7 млн. погибших — впервые появились во втором томе, который вышел в свет в конце августа — начале сентября 1974 г. Но открыв новый том, читатели неожиданно для себя узнали еще и историю о том, как в 1945 г. в лагере на Калужской заставе вербовали будущего лауреата Нобелевской премии в осведомители, как он — несгибаемый “копьеборец” — не устоял перед натиском “кума”, согласился на сотрудничество и получил кличку “Ветров”. И хотя автор “Архипелага” пытался уверить читателей, что, дав подписку о сотрудничестве, от самого сотрудничества он уклонился, не всем эти заверения показались правдоподобными. А среди тех, кто готов был принять их на веру, такое признание было ударом по образу А. И. Солженицына как самоотверженного и бескомпромиссного борца за правдул справедливость.

Вспоминая о своем знакомстве со вторым томом “Архипелага”, В. Н. Войнович пишет, что именно после этого у него началось прозрение в отношении своего кумира ^{70}. Подобное же влияние “откровения” А. И. Солженицына оказали в свое время и на меня.