Книга, обманувшая мир

Начитавшись этого «Теленка», наглядевшись на всевозможные саморазоблачения автора, явные и скрытые, вольные и нечаянно им сделанные, переменил я свое отношение к версии Симоняна. Одни решались на физические самострелы, движимые тем же побуждением — спастись от фронта, а этот совершил моральный самострел — и достиг своей цели. Просчет же был только в отношении амнистии: уж тут вышла осечка, не удалось осуществить возвращение «через малые месяцы», пришлось отбыть восемь лет в лагере, да еще три года ссылки.

Чтобы закончить затянувшийся разговор о тюремно-лагерном прошлом Солженицына, нельзя оставить без внимания еще два обстоятельства.

* * *

Следствие по делу Солженицына закончилось на четвертом месяце его заключения и происходило во внутренней тюрьме при самом Министерстве государственной безопасности на так называемой «Большой Лубянке». Условия содержания там, по рассказам самого Солженицына и многочисленным рассказам, слышанным мною от других заключенных, бывавших там, не представляли ничего ужасного, кроме специфически тюремных ограничений. После получения срока ему, по всей видимости, очень мало — считанные месяцы за весь срок — пришлось делать то, что делают обычно в лагере рядовые зеки, т. е. «вкалывать», иначе говоря, физически работать на так называемых общих работах. Всего лучше прочитать, что он сам пишет по этому поводу. У него есть замечательное место в «Архипелаге» (т. I, с. 557), где он излагает свое кредо по вопросу отношения к этим общим работам.

По окончании следствия он сидит в Москве, в пересыльной тюрьме на Красной Пресне, и слушает рассказ старого лагерника, пересылаемого по спецнаряду (техник-строитель) и на короткое время содержащегося в той же пересылке. Старый лагерник поучает: «…в лагере никто ничего не делает даром, никто ничего — от доброй души. За все нужно платить. Если вам предлагают что-нибудь бескорыстно — знайте, что это подвох, провокация. Самое же главное: избегайте общих работ! Избегайте с первого же дня! В первый день попадете на общие — и пропали уже навсегда.

— Общих работ?..

— Общие работы — это главные, основные работы, которые ведутся в данном лагере. На них работает восемьдесят процентов заключенных. И все они подыхают. Все. И привозят новых взамен — опять на общие. Там вы положите последние силы. И всегда будете голодные. И всегда мокрые. И без ботинок. И обвешены. И обмерены. И лечить вас не будут. ЖИВУТ же в лагере только те, кто не на общих. Старайтесь любой ценой — не попасть на общие! С первого дня.

Любой ценой!

Любой ценой?

На Красной Пресне я усвоил и принял эти — совсем не преувеличенные советы жестокого спецнарядника, упустив только спросить: а где же мера цены? Где же край ее?»

Эти последние вопросы о «мере» и «крае» цены звучат здесь чисто риторически, и произнесены они автором только для красного словца, не более, потому что в словах «любой ценой» и содержится определение безмерности и бескрайности этой цены. И эти критерии были приняты Солженицыным: «я усвоил и принял эти советы» — как кредо лагерной жизни, основное руководство в своем поведении там.

Вот он попадает на краткий срок в маленький лагерек — колонию в Истре под Москвой — и работает там не на общих работах, нет, а прорабом, т. е. руководителем работ.

Следующим его лагерем будет опять маленький лагерек, уже в самой Москве, на Калужской заставе, где он работает паркетчиком, в тепле, переговаривается из окна с женой и приходящими друзьями, имеет передачи и совсем не знает голода, тогда как в те времена в Москве ее рядовому населению еще совсем не жилось слишком уж сладко: война только что кончилась.

Главное событие того периода — его вербовка в секретные осведомители под кличкой «Ветров».

Он слышал уже о существовании особых, закрытых, сверхсекретных лагерей для избранных специалистов, занимающихся там наукой и техникой по своей специальности и разрабатывающих особо секретные проекты, содержащихся там в улучшенных условиях питания, жизни и режима. «Райские острова» — назвал их Солженицын (Архипелаг, т. I, с. 583).

«И вот на те-то райские острова (в арестантском просторечии — ШАРАШКИ) я на полсрока и попал. Им-то я и обязан, что остался жив, в лагерях бы мне весь срок ни за что не выжить.»

Следует добавить здесь, что этих «райских островов» в лагерной жизни Солженицына было два: сначала «шарага» в Рыбинске, затем марфинская «шарага» в Москве, описанная им потом в «Круге первом».

Истинное значение подобной лагерной биографии, особенно в свете фактов, сообщенных, но не до конца раскрытых самим Солженицыным, старому лагерному чутью и опыту открывается как раз с той стороны, которую сам Солженицын предпочитает оставлять закрытой.

Он нигде так и не рассказал, по какой причине он был изгнан, наконец, с марфинской шараги и этапирован в Экибастузские лагеря в Казахстане, кажется, это был Степлаг — один из отделов огромного Спецлага, куда были переведены в 1948–1949 гг. почти все, осужденные по статье 58, и уж обязательно те, у кого был пункт 11, т. е. групповое преступление.