Мы играли в прятки. И вообще-то не должны были находиться в доме. Но спрятаться за его стенами было негде. Все наши укромные местечки давно перестали быть потайными. А тетя Тереза запретила нам прятаться под столами: когда мы в последний раз играли в прятки, кто-то из детей опрокинул чашу с пуншем. Я считал себя самым умным, прячась в этом большом эркере в кабинете дяди Сэла. Пока не вспотел под тяжелыми гардинами. На улице уже темнело – близилась пора фейерверков. На дворе стоял июль, и в доме было очень жарко. А если бы кто-нибудь из ребят пробежал снаружи дома мимо окна, то обязательно бы меня увидел. Я развернулся и прижался лицом к оконному стеклу. Оно было холоднее моей кожи и показалось ледяным. Окно открывало мне вид на боковой двор. Я попробовал отрепетировать гримасу, которую, по моему разумению, следовало изобразить на лице, заметь меня ребята. Они бы засмеялись, забежали в дом и отыскали меня. В стекле отражались не только мои ужимки, но и дядин кабинет. Точнее, та его часть, что попадала в узкую щель между левой и правой кромками частично раздвинутых штор. Я бы увидел входящих ребят. Но вместо них в кабинет вошли дядя Сэл, мой отец, оба Тони и парень, мне незнакомый. Они закрыли за собой дверь, и я оказался в ловушке за шторой. Мне оставалось только наблюдать за их темными отражениями в стекле.
– Давненько мы не виделись, племянник. Ты разглядываешь мои стены так, словно никогда не видел их раньше, – произнес Сэл.
– Комната изменилась. – Я отвел взгляд от снимков из прошлого и встретился с дядей глазами.
– Да. И ты тоже изменился. Прежнего мальчика больше нет. Что случилось?
– Вы на вид совсем не изменились, – проигнорировал я вопрос, на который не мог ответить; я перестал быть мальчиком давным-давно. – А вот мой отец да. Он выглядит больным.
– Ему бы не хотелось, чтобы ты говорил мне такие вещи, – пробормотал Сэл. – У Джека есть гордость. Гордость – хорошее качество в мужчине. И в женщине тоже. Она не позволяет нам давать своим чувствам волю.
– Или губит нас, – резко возразил я.
Мне захотелось уйти. Стены этой чертовой комнаты наступали на меня, смыкались все плотнее, грозя задушить.
– Ты думаешь, что отец умирает?
– Ему следует сходить к врачу, дядя.
– А тебе следует бывать здесь почаще. Ты – вся его жизнь. Он скучает по тебе.
– У отца своя работа… У меня своя.
– Проложить себе дорогу в этом мире – это хорошо. Сделать себе имя. – Сэл выдержал паузу, хлебнув бренди из рюмки. – Но тебе же не нравится твое имя, разве не так, Бенито? Ты называешь себя Бенни Ламент.
Я промолчал. Возражать было бессмысленно. Мой отец был Ломенто, а я – Ламент. И я бы солгал, сказав, что предпочитаю отцовскую фамилию.
– Знаешь, все утверждают, будто ты похож на отца. Но я вижу в тебе сходство со своей сестрой. В твоих жилах течет кровь Витале, племянник. И тебе следовало бы этим гордиться, – заявил Сэл.
– Я горжусь своей матерью, очень горжусь. – Эти слова прозвучали с большим вызовом, нежели я хотел в них вложить, и глаза Сэла слегка сузились.
– Ты ведешь себя хорошо. Тихо. Никаких скандалов. Никаких проблем и неприятностей. Но однажды и тебе, племянничек, потребуется помощь семьи. Наступит день, и тебе понадобится моя помощь.
– Я нуждаюсь в ней сейчас. Мне нужно, чтобы вы сказали кое-что отцу.
– Если я скажу ему это, он оскорбится. Подумает, что подвел меня, разочаровал чем-то. Ты желаешь, чтобы я причинил ему боль? – спросил Сэл.
– Я хочу, чтобы он сходил к врачу.
– Тогда сам и убеди его это сделать, – сложил руки Сэл, вонзив в меня твердый взгляд. – Мне не хочется, чтобы он подумал, будто я утратил веру в него.
– Вы тоже это заметили, – подчеркнул я.
– Да… он выглядит неважно, – признал Сэл. И мое сердце заколотилось, а к горлу подступил ком. Одно дело – говорить правду самому себе. И совсем другое – слышать ее от Сэла.
Наш разговор прервал стук в дверь. Не дожидаясь разрешения, в кабинет вошла Карла. Она принесла поднос с кофе и круассанами. Разлив кофе по чашкам, Карла поставила их перед нами на блюдца, а потом очаровательно зевнула и, прикрыв рот рукой, улыбнулась мне, будто пытаясь передать некое послание.
– Я устала, Сэл. Если больше не нужна, то пойду в свою комнату, – произнесла девушка с сильным акцентом, но ее английский заметно улучшился со времени нашей встречи в Гаване.
Сэл отмахнулся от нее, и Карла, покачивая бедрами, устремилась к выходу. Но, сделав несколько шагов, обернулась, чтобы посмотреть, провожаем ли мы ее взглядами. Мы провожали, и, торжествующе улыбнувшись, Карла притворила за собой дверь.
– Я тоже прободрствовал всю ночь, но в сне не нуждаюсь, – сказал Сэл. – Карла не может держаться со мной наравне. Никто не может.
– А где тетя Тереза? – поинтересовался я.
– Она с Франческой. Франческа недавно родила… Дочку… – Сэл отпил кофе и поморщился. Приготовление кофе явно не входило в таланты Карлы.