Когда я был маленьким, отец работал почти каждый день, с девяти вечера до девяти утра. А на тот случай, если мне требовалась чья-то помощь, этажом ниже жила миссис Костьера. Отец давал ей немного денег за то, чтобы она кормила меня завтраком и отправляла в школу. Но когда я возвращался с учебы, отец уже был дома. Всегда. Мы вместе ужинали, он проверял, сделал ли я домашнее задание, занимался ли боксом по вторникам и четвергам, и уходил из дома, только убедившись, что я улегся в кровать и заснул. А выходные я проводил в «Ла Вите», если не считать двухчасовой мессы по воскресным утрам. Повзрослев, я переехал, но для отца за прошедшие годы мало что изменилось. Он по-прежнему проводил время, присматривая за мной или охраняя Сэла.
Но сейчас он не должен был его охранять. После визита в «Шимми» он должен был поехать домой. По четвергам и воскресеньям отец не работал. Возили и охраняли Сэла в его отсутствие два Тони – Тони-толстяк и Тони-жердяй. Тони-толстяк на самом деле толстым не был. Он был просто крупным, но рядом с Тони-жердяем любой казался здоровяком. Отец привел обоих в организацию Сэла, когда те были еще юнцами, лет 18–19 от роду. Он тренировал их у Энцо еще до моего появления. И, по мнению отца, из Тони-толстяка мог получиться достойный соперник. Однажды я услышал, как он говорил Сэлу: «Он большой и быстрый и не чувствует удара. Но он не хочет становиться профессиональным боксером. А если человек не хочет, то ничего из него не выйдет, даже при отличных природных данных». Я запомнил эти слова. Но только потому, что подумал тогда, будто отец говорил обо мне. Я тоже не желал быть боксером. А вот Тони-жердяй жаждал, но был сложен не для бокса – весь угловатый, с набрякшими веками и пусть и выносливый, но напрочь лишенный природных задатков и мяса на костях. Правда, худоба придавала ему пугающий вид. Его глаза были маленькими и темными, лицо – как у скелета, обтянутого кожей. И еще он был очень немногословен. Оба Тони стали командой в определенном смысле. Возможно, свою роль сыграли их совместные тренировки на ринге Энцо. Или то, что они отлично сработались. А возможно, просто судьба или прихоть их босса. Но эти парни стали отличными сотоварищами, и, наверное, навсегда.
Сэл если и был в клубе накануне ночью, то теперь тоже должен был находиться дома. Но, в отличие от отца, я вряд ли застал бы его в постели. Сэл предпочитал послеобеденный сон, если вообще спал. Летом он завтракал у бассейна, а зимой – на своей застекленной террасе. После завтрака дядя играл в гольф, совершал пробежки или проводил встречи в своем кабинете в «Ла Вите». Но сейчас он должен был быть дома.
У парадной двери лежала дядина газета, и я подобрал ее, прежде чем постучаться. Тереза, скорее всего, спала, но Сэл бодрствовал. Я был в этом уверен. Я постучал в дверь еще раз, уже чуть громче, и замер в ожидании. Мне открыла девушка – и знакомая, и незнакомая одновременно. Ее черное платье прикрывал белый фартук, а темные волосы – кружевной белый чепчик. Даже в таком нелепом головном уборе она была слишком сексуальна, чтобы походить на простую горничную. И я невольно задался вопросом: уж не Тереза ли настояла на такой дурацкой униформе? Если да, то это не сработало. Девушка выглядела так, словно в любую минуту могла отправиться прямиком в непристойное кабаре. И вдруг я узнал ее. Это была танцовщица из «Дуэ Вите» в Гаване. В последний раз, когда я ее видел, она лежала обнаженной в моей постели. По-видимому, Сэл решил привезти ее с Кубы в свой дом. Бедная тетя Тереза!
– Привет, Карла, – сказал я.
– Привет, Бенни, – улыбнулась она так, будто я сделал ей огромный комплимент, вспомнив ее имя.
Бедная Карла… Я не ответил ей улыбкой. Это было слишком рано для Карлы. Я пожалел о своем опрометчивом поступке уже в тот момент, когда его сделал, и надеялся, что никогда не увижу девушку вновь.
– Мне нужно поговорить с мистером Витале, – сказал я как можно мягче.
– Как давно мы не виделись, Бенни. Ты выглядишь отлично!
– Впусти моего племянника, Карла! – раздался за ее спиной голос Сэла.
Она подпрыгнула так, словно нас застали за чем-то предосудительным. И тут же отпрянула в сторону. Я переступил порог и вошел в дом. С засунутыми в карманы руками Сэл стоял у основания большой лестницы, как будто ждал моего приезда. Он выглядел отдохнувшим и спокойным; седеющие волосы были безупречно зачесаны со лба назад – ни единой выбившейся прядки. Сэл предпочитал черные рубашки, черные брюки-слаксы со стрелками острыми, как спинка его носа, и массивные золотые часы. В присутствии Сальваторе Витале все мужчины казались скромно, а то и плохо одетыми. Даже если на них были лучшие вещи. И даже в пятницу в шесть утра. А на мне был все тот же костюм, который я надел накануне. Но я знал достаточно, чтобы поправить прическу, разгладить складки на пиджаке и заправить как следует рубашку, прежде чем подойти к дому. Я выглядел вполне презентабельно, и все же дядя Сэл отметил:
– Ты выглядишь уставшим, Бенито. Отдай шляпу Карле.