Книга песен Бенни Ламента

– Речь не о том, чтобы вы стали лучше.

– Тогда о чем?

– Не знаю, сможете ли вы это понять. Это то, с чем вам не приходится сталкиваться… ежедневно в вашей жизни. Вам проще… не обращать на это внимания.

– Что вы имеете в виду?

– На цвет кожи.

– Вы действительно думаете, что это так трудно? – спросил я недоверчиво. – Вы хотите, чтобы я смотрел на вас и видел Эстер или лишь цвет вашей кожи?

– Говорю вам, Бенни, мне не так легко, как вам, не обращать внимания на цвет кожи. На протяжении всей жизни мне очерчивали границы. Границы, которые нельзя пересекать. Ты стоишь здесь. Ты живешь там. Ты можешь выходить на сцену, но тебе нельзя садиться за этот столик. Ты можешь убираться в этом доме, но ты не можешь его купить. И всегда – всегда! – ты должна держаться подальше от белых. Я слышала, как мама однажды сказала Мани: «Эти люди тебя убьют». Она действительно в это верила. И нас заставила уверовать. Поэтому, когда я забываю, что вы – это вы, а я – это я, это походит на чудо. На волшебство. И я понимаю Бо Джонсона. Я понимаю, почему он думал, что можно любить мою мать…

– Но вы же сами не соблюдали дистанцию, – заметил я, уязвленный. – Вы сами разыскали меня. Только не говорите, что вы меня боялись. Потому что вы не боялись. – Мое сердце все еще ныло от слов Эстер.

– Я понимаю, вы мне не верите. Ведь я вам показалась дерзкой и навязчивой. Но кроме Ральфа, у которого я спросила, кто вы такой, я прежде никогда не разговаривала с белым мужчиной. «Да, сэр», «Нет, сэр», «Благодарю вас» и «Пожалуйста» – мое общение с ними сводилось только к этим фразам. Но я мечтала о вас еще задолго до нашей встречи.

Мои брови взметнулись, а глаза на несколько секунд, забыв про дорогу, застыли на Эстер.

– Хотите – смейтесь. Я понимаю, это звучит глупо. Но это правда. Клянусь жизнью Ли Отиса. И меня это тревожило. Тревожило, потому что было выше моего понимания. Я мечтала о большом белом мужчине, играющем на пианино, – тихо рассмеялась Эстер. – Я мечтала о вас годами. Но никогда и никому не говорила об этом. Да и кому бы я сказала? Маме? Уж она бы вправила мне мозги. А потом вы появились в «Шимми», и я узнала, кто вы такой. Бенни Ламент, пианист. Знаменитость. Важная птица. Разъезжающая по стране. Вы явились мне во плоти. Вы сидели в зале и слушали мое пение. Я не особо верю в Библию или мистику. Но я не дурочка. И когда Господь мне говорит: «Эстер, обрати внимание!», я его слушаюсь. – Голос девушки задрожал, но спина вдруг распрямилась, хотя по обеим щекам заструились слезы. В попытке дать им отпор Эстер скрестила на груди руки, но слезы не унялись – ранимость была сильнее боли.

Я не нашелся, что сказать. Боль в моей груди переросла в нечто новое. Теплящееся надеждой. Сладостно-приятное. Я протянул Эстер носовой платок. Один из отцовских. Я не смог расстаться с его чертовыми носовыми платками и с похорон носил один в кармане. Эстер взяла его и приложила к лицу.

– Это уже во второй раз сейчас, – сказала она с брезгливостью в голосе. – А вообще я не плачу. Никогда. Не плачу и не засыпаю в присутствии посторонних людей. Даже в машине, даже уставшая. Что-то я перестаю себя узнавать. – Оценив иронию собственного признания, Эстер рассмеялась, продолжая вытирать щеки.

Я не стал ей подсказывать, что впервые в своей жизни она начала понимать, кем являлась на самом деле.

– А знаете, Бенни… Я ведь пришла вчера к вам домой, чтобы вас утешить. Я понимаю, что не преуспела в этом. Наговорила лишь какие-то нелепости… о том, что нужно записать наши песни. Но я не с этой целью к вам приходила. Я хотела убедиться, что вы в порядке. Показать себя вашим другом. Но у вас это получается гораздо лучше…

– Что?

– Быть другом. Заботиться о людях. – Эстер махнула в мою сторону отцовским платком. – Вы очень чуткий человек.

– Вовсе нет.

– Да.

Я не стал дальше спорить с Эстер, но она ошибалась. Я заботился только о себе. Всегда. Я думал лишь о собственной персоне и считал свои нужды и потребности важнее нужд и чаяний других людей. Я никогда не был ни хорошим сыном, ни хорошим внуком, ни хорошим племянником, пи хорошим Другом. Я был хорошим музыкантом. И только.

Не услышав от меня возражений, Эстер сложила носовой платок, но из руки не выпустила, как будто допускала, что он ей снова потребуется. И сменила тему разговора: