Книга пятничных рассказявок. Красный том

— Ты не знаешь, где можно прооперироваться в миллионера? Может, мы сможем накопить денег…

Настя расхохоталась, потрепала мужа по макушке и подложила ему котлет. Её он устраивал и такой.

А вот некоторых знакомых, — усмехнулась про себя Настя, — неплохо было бы прооперировать из сволочей в нормальных человеков. Жаль, медицина пока бессильна.

Колхидская пленница

— Одиссей! Одиссей!

К хитроумному мужу, завтракавшему под оливой, подбежал запыхавшийся Эврилох.

— Одиссей! Ты не представляешь, какую новость я тебе принёс. Жрецы Олимпии отстранили спартанцев от Олимпийских игр!

— Тихо, — царь Итаки укоризненно посмотрел на своего родича, — сядь, выпей вина, а затем расскажи всё по порядку.

Юноша плюхнулся афедроном на землю и торопливо отхлебнул из кратера разбавленное молодое вино, умудрившись выплеснуть часть на себя. И ничуть не успокоившись, продолжил тараторить.

— Жрецы Олимпии отстранили Спартанцев от Олимпийских игр. Всех, разом.

— Это я уже слышал.

— И запретили выносить флаг Спарты и играть победные гимны.

— А за что?

— Говорят, царь Спарты наказал поить атлетов отваром из помёта чаек, для большей силы. А жрецы считают, что это нечестно. Мол, другие не пьют и поэтому проигрывают. Особенно жрецы из Трои возмущались — говорят, их атлеты брезгуют пить вонючие зелья.

— А они и правда брезгуют?

Эврилох поморщился.

— Как же! Все пьют. И свежим поросячим навозом мажутся, и подорожник на лоб прикладывают, и чеснок в нос закапывают…

— За что же спартанцев тогда?

— Так ведь жрецы из Трои всех атлетов обнюхали. Говорят: от спартанцев разит, и царь у них подозрительный. Глаза слишком честные — наверняка специально атлетов подговаривал мазаться.

— Ах вот оно что, — Одиссей хитро улыбнулся, — а что царь Спарты?

— Махнул рукой, говорит, кто хочет, может ехать без флага.

— Я так и думал.

— Но это же позор!

— Кому?

— Ну, — Эврилох заколебался, — Спарте. Наверное.

Одиссей насмешливо посмотрел на Эврилоха и кинул в рот оливку.

— У спартанцев соревнования поинтересней будут: дикарей в Ассирии на колесницах гонять, троянских всадников булавами запугивать, оливковым маслом втридорога торговать. А сейчас и купцов с пшеницей везде разослали. Не знаешь, у троянцев с этим как?

Эврилох напряженно засопел.

— Зато у них флот больше.

Одиссей хмыкнул и принялся чистить вяленую рыбешку.

— Ненадолго. Ими уже и Микены, и Афины, и Крит недовольны. А куда спартанский царь последнее время мотается? Вот то-то и оно.

— Так просто им войну не объявишь. Греческая общественность против будет.

Одиссей усмехнулся.

— Есть, одна, старая, добрая колхидская традиция — для причины искать женщину. Вот скажем, жена у царя сбежала с троянцем или украли её, негодяи.

— А если троянцы не будут жену красть?

— Главное громко заявить. А там была жена или нет, кому интересно будет? С запахом от спартанцев тоже не сильно доказывали. Может они просто с похмелья были?

И хитроумный царь Итаки налил себе вина. Идея с украденной женой нравилась ему всё больше. Такой красивый план! И замечательные будущие трофеи. А для компании в прессе взять какого-нибудь слепого журналиста — пусть напишет пару репортажей гекзаметром…

До Троянской войны оставалось всего пять лет.

Победа

Это было даже глупо — после взятия Вены попасть в госпиталь. И не с ранением, а воспалением легких. Как будто догнала месть того осколка, распоровшего грудь год назад. А за стенкой палатки полевого госпиталя начался май и бушевала весна, словно отыгрываясь за годы войны.

Он лежал на койке, сгорая от жара и замерзая от озноба одновременно. Хриплый кашель, пауком поселившимся в груди, бился о ребра. Вокруг кто-то шумел, одних уносили, другие уходили сами, на соседних койках появлялись новые лица. Но ему всё это виделось, как через толстое стекло, смешивалось с горячечным бредом.

Случился момент, когда он остался один. Только за брезентовыми стенами палатки слышались приглушенные голоса. И где-то в далеке рычала на тысячи голосов военная дорога.

Неслышно, словно на цыпочках, вошла девушка. Он заметил её краем глаза, сначала даже не обратил внимания. Но взгляд прикипел к ней, не хотел отрываться. Запыленный подол платья, выбившиеся из-под красной косынки волосы. Словно она бежала, торопилась куда-то. И красные гвоздики, лежащие на сгибе локтя, показались ему кровавыми следами от ран на груди.

Также невесомо ступая, она подошла к его койке. Улыбнулась — открыто, светло. Он попытался улыбнуться в ответ, но вышло криво, не весело. Она успокаивающе похлопала его по руке, поставила цветы в стакан с водой на стуле в изголовье кровати. Присела рядом. Провела ладонью по его щеке.

— Спи, сержант. Не беспокойся, всё уже кончилось. Теперь всё будет хорошо.

Голос был мягкий, добрый, с легкой хрипотцой.

— И у тебя тоже всё будет хорошо. Ты вернешься, найдёшь семью. У тебя будут дети, внуки. Ты увидишь правнуков. И каждую весну будешь вспоминать меня. Всегда с радостью.

Прохладные губы коснулись его лба.

— Спи, сержант.

Веки налились тяжестью и закрылись. Впервые за долгое время спокойный сон накрыл сержанта с головой.