Книга правды

— Потерпи еще чуток, канцлер Бостонского Чаепития… Шутка ли! Целый корпус им дай. Христианские, чай, душеньки. Втравят меня танцевать буги — быть битой. А за какой интерес! У меня Фридрих, враг персональный, на вороту виснет. Шаурма в Питте — хитра, да и я не за печкой уродилась. А потому, канцлер, иди с богом домой и ни о чем не печалься…

Поход на рок-фестиваль — то же самое, что большой «trip» для каждого отдельно взятого Ричарда Альперта. Еще мудрый Джон Лилли предупреждал, что перед сеансом необходим полноценный день отдыха и здоровый ночной сон. Суматошно проведен предыдущий день — путешествие окажется нервным, сумбурным, как п>н винтового. Поймал ритм — крышу несет, як свинью к кормушке. Чуть сбился, забьют к ядреной фене и в моченых яблоках — на праздничный стол.

И помчались сани, когда уже смеркалось над Похьелой, а в них — с хохотом суккубов — массажистка Алекса Харви, две горничных, портниха да еще дура старая (мастерица сказки сказывать). Посреди же них и Machine Gun Файяяя!!! — сама императрица, ее величество!

Ночью за стенкой соседи шумно справляли день рождения. Когда четверо здоровых мужиков пытаются развести двух чнчиц другой национальности, и все говорят на ломаном английском, то, как говорится, полный опал. Смешно и грустно, девицы. «Мы есть хотим приткнуть и чтой-то абсолютно азиатско сунуть. В поля! В поля! Туда, где дремлет паскудная тля!… Мы есть хотим по случаю праздник у наш друг устроить большой группен вобла!» И такая поебень несколько часов с небольшими трансцедентальными перерывами. И все впустую! Парашюты не раскрылись, парнн отрубились… Не выдержав, я вышел с сигаретой и спросил единственного, оставшегося на ногах, нужна ли ему по-, мощь переводчика.

— За стакан водки я закачу тебе такую любовную песнь, такие Fanfare (Justly, Skillfully, Magnaminously), что у Гомера уши завянут, а неприступные Пенелопы падут как Бастилия.

— Что есть Гомер?

— Да так. Один друг вашего несравненного кадавра Чау-шески. Мир его праху. Как поет Джеймс Дин Брэдфилд: «Она глотает глубже, глубже… Мужской моллюсок бредит от удушья». Бай-бай… Спокойной ночи, лирик неоприходо-ванный…

Мрак еще нависал над спящей Германией, когда ровно в четыре утра камер-лакей сорвал с коронованного и побеждающего дитя Книги Закона (Tomahawk Kid по Роберту Стивенсону в переложении Алекса Харви) одеяло и распахнул окно в заснеженный сад, шестью террасами сбегавший к воде.

— О! Подлец! — воскликнул Tomahawk Kid. — Как я хочу спать, а ты каждый день безжалостно будишь меня…

Наутро под песнопение «Vambo* нам припомнили все. Маясь похмельем, соработники моих друзей обвинили их в хроническом загаживании кухонной плиты. В разгар сборов в дверях появился румын-очкарик Сракуль, сам себя назначивший старостой, и угрожая бойкотом, фермером и еще какой-то хуетой, принудил бедную Аню драить всю кухню. Она, понятно, злилась. Я, взлетев как на крыльях сиднокарба, с утра пораньше, из-за резкой затормозки злился тоже. Вадим (отнюдь не Роже) милостиво пытался проснуться.

— Старый, ну давай, давай… Все вкусное съедят. Ведь не корысти ради, — умолял я его.

— Я никуда не буду торопиться. Сейчас приму душ, помою голову, побреюсь, позавтракаю, соберусь и…

— Но ведь еще вчера надо было собраться…

— Не будь таким нацистским маньяком. Ну пропустим групп пять, не вешаться же.

— Скорость, скорость жизни теряем… Сейчас главное — в темпе доехать. Надо на сверхзвуковой, а получается на черепашьей. Я закинул рабочее поле. Оно вхолостую профурычит, а мне потом разгребать все дерьмо, да и вы влипните. Ведь мы еще ни хуя не представляем, как попадем внутрь без билета… Вообщем, Give Му Smells Good Compliments to the Chef!

— Я торопиться не намерен. Сядь и успокойся. Вруби лучше ту фестивальную кассетку, которую бесплатно пришпилили к «NME*.

Кассетку пришлось прогнать несколько раз. «Jailbird* (The Dust Brothers Mix) Primal Scream спустя несколько лет гремел на нашем байк-шоу, а Генри Роллинз, исполняя «Civilized*, орал московской публике: «You are Pretty Hot!* С джазовыми примочками «Пурга в Фа диез миноре* Tindersticks проникновенным, глубоким голосом Стюарта Стейплза запушистила меня до чрезвычайности; под резкие гитарастные Эластику, Echobeiiy и Shed Seven так и подмывало резко вскочить и стремглав мчаться на станцию. Время неумолимо шло к полудню, когда первые команды должны были огласить своими воплями фестивальное поле. Я чертыхался и терпеливо ждал.