Книга правды

«Роллинз Бэнд» острым лезвием разрезал меня надвое. С стороны фанк-металльиая шизофрения, типа «Liar», а с другой саунд престарелых Black Sabbath, пребравших грязных блоггеров и микродотов, то есть кислой, которая не кислая, а протухшая. Но была и другая альтернатива — смотреть только на самого Роллинза. Много работает человек, просто завидно, без шуток.

На «Терапии?» я не выдержал и бросился прямо к сцене, слэмовать под «Potato Junkie» с рефреном «Fuck Your Sister». Продиравшегося за мной Айри затоптали сразу… Я же слегка переборщил, из принципа кого-то помял, ставя такие хитрые блоки, что вокруг к концу песни образовалось свободное пространство, окружностью метра в два. Кавер Joy Division «Isolation» был, странным образом, в кайф, но это скорее субъективные издержки производства.» Joy Division тетерь перекраивают все кому не лень.

(Наша самая любимая группа сейчас — Alice In Chains. Они — американский вариант Joy Division, только в десять раз громче. Ники Уайр. Manic Street Preachers).

Что же касается «Картофельного Джанни», принятого на ура — откорм свиноматок непосредственно на картофельных полях значительно снизит себестоимость получаемого мяса.

American Musk Club из Фриско вломил всем промежь глаз. Их лидер, Марк Эйтзел, вышел в таком состоянии, что кроме

себя, гитары и микрофона ничего не видел. Несколько раз он пел в пустоту, но с такой надрывной силищей, что его бы услышали и в Редингском доме престарелых. Его песни — чистой воды шарадная поэзия, игра слов, алкогольный эпатаж в духе Чарльза Буковски с такими примочками, будто он после каждого припева заколачивал гвозди в головы зрителей с одного удара. Они не претенциозны, просты — остро отточеный десантный нож с бородкой для пуска крови с ходу протыкающий любую псевдоандеграундную снобистскую каку. В один момент Марк казался совершенно убитым, через несколько секунд обрывал песню н шутил с публикой, затаи без пауз заставлял гитару рыдать и плакать, рвать и метать… и Америка — фальшивая, мыльная страна, все стоящие играют в Европе, здесь, в Амстердаме! Там все дешево — трава, бордели, кислота. Come on, here comes «Amsterdam»!». Затем он налетел на секыорити, весело перемигивавшихся в его сторону… «Пусти- те народ к сцене, порвите свои пропуска, вы ведь такие же как они! Разорвите их, throw it into the motherfuckin’ air!» Психи-: аторы бы немедленно увезли его в желтый дом. Я же видел перед актера собой с задатками гения, что, впрочем, и есть шизо- * френия — «Firefly», «Western Sky», «Что сказал Годзилла Бо-iy, когда его имя не нашли в книге жизни», — его голос звучал в свой час, и к нему прислушались. Их диски могут и не про-' извести впечатления — они слишком серьезны — но здесь, на; этой сцене, по сравнению с ними вся пайковая братия, во гла- < бе с Bad Religion, годилась только на бесплатную чистку их» обуви. Сердце едва не выпрыгивало из грудной клетки. 1 «Марк! Не знаешь, когда выйдут Red Hot?», — заорал тут ка- i кой-то лох. \

Марк остановился, окинул публику мутным взором, взял душераздирающий аккорд на гитаре, бросил ее, опрокинул; микрофон на головы секыорити и ушел со сцены, оставив зри-телей с раскрытыми ртами… Только спустя минуту толпа взорвалась бешеными криками и аплодисментами. Марк вышел,) сделал без перерыва на бис три песни, добив нас окончатеяь- i но, и на трясущихся ногах ушел. Все смяты, смущены, раздав-_; лены, очарованы. S

Ну» a Red Hot, с таким нетерпением ожидаемый все три дня, не проканал. Звук был настолько плохой и грязный, что создалось впечатление, будто его выстраивали для первой команды фестиваля, но никак не для хэдлайнеров. От первых же трех песен у меня начался зверский зуд во всем теле На меня набрел вдрыск расстроенный Айри: он продал велосипед, только чтобы хватило денег на билет и теперь чувствовал себя одураченным. Разведя его на сплифф пришел обратно на «Мейкер Stage», привалился к щиту и закрыл глаза. Tindersticks — лучший дебют'ЭЗ года — погрузил меня в кому. «Тиндерстикс» — дешевые мыозик-холлы, Скотт Уолкер, поющий расслабленным басом, Жак Брель, глотнувший мускатного ореха, скрипки для гангстеров, закатанных в бетон, духовые от владельца Пицца-Хатта, потерявшего лицензию — они выжимали до предела каждый звук, и пока с главной сцены неслись разудалые вопли Red Hot, несколько тысяч их поклонников преданно смотрели в глаза и рот застывшего удавом Стюарта Стейплза. Темнота обволокла поле, и тут ее разорвали фейерверки, желтые, красные, зеленые огоньки, кружились в своем нелепом танце и гасли, отдавая прощальный салют последним минутам музыки. «Ждем вас в следующий году», — проговорил в микрофон ведущий и, не отвечая на вялые протестующие крики, устало побрел куда-то, в публичный дом должно быть.

* * *