Книга правителя области Шан

Из 14 «основных качеств личности» восемь получили положительную оценку и все они восходят к конфуцианской системе ценностей, а именно, совесть, преданность и сыновняя почтительность, гуманность, интеллект, трудолюбие и бережливость, рыцарство, приверженность середине. Далее по убывающей шли: прагматизм, утилитаризм, личные достоинства (частная мораль), повиновение, завистливость, лживость[931].

Нас больше всего удивило, почему личные достоинства («сы дэ») оказались лишь на 11 месте из 14?

Думается, что в массовом сознании до сих пор сохраняется традиционное восприятие «сы дэ», как особого типа морали, нормы которой действуют лишь в отношениях между людьми, объединенными какими-либо связями. Отсюда и негативное отношение к «сы дэ», как к «частной морали». Происходит не совсем удачный процесс внедрения европейского понятийного аппарата в толщу традиционной культуры, когда неадекватно подобранный еще в конце XIX века китайский термин, наталкивается на сложившийся в массовом сознании стереотип негативной реакции ко всему, что у Конфуция связано с личной (частной) выгодой, особенно если эта «выгода» достигается за счет ущемления прав других людей. Несколько удивило, что «приверженность середине» (чжун юн) и «прагматизм» заняли только восьмое и девятое место. По-видимому ощущается влияние административной системы, когда рыночные отношения еще не получили полного развития.

Политик, разрабатывающий стратегию модернизации страны, должен учитывать качество человеческого фактора, дабы не оторваться от народа и суметь получить адекватную реакцию на свои начинания.

Если рассматривать непосредственное воздействие традиционной китайской философии на культуру политического мышления руководителей страны будь то император, президент или генеральный секретарь КПК, то осуществляется это воздействие через традиционный институт: «история — политика».

Основным решающим аргументом любой этико-политической школы, включая легистскую и конфуцианскую, всегда была ссылка на «гу» (древность). Понятие «гу» никогда не ограничивалось жесткими временными рамками, что объясняется прежде всего тесной связью «истории» и «политики». Политические задачи требовали все новых и новых аргументов, поэтому расширение рамок «древности» продолжалось столетиями. «Древность» прочно вошла в политическую культуру страны, и именно как институт (политическая традиция) в значении «политика — история». На протяжении истории императорского Китая древность всегда играла активную роль в политической жизни и политической борьбе, особенно на уровне бюрократия — императорский двор.

Этому способствовала и одна из характерных национальных черт китайцев — относительно высокий уровень исторического самосознания, знание истории своей страны. Поэтому, когда тот или иной политик при общении с народом обращался к истории, используя, как правило, в качестве аргумента исторический факт, аналогию или концепцию древнего философа, он всегда встречал подготовленную аудиторию. Наиболее редкие или трудные цитаты из классиков обычно тут же комментировались издателями произведений руководителей государства. Такая практика, например, всегда сопутствовала выступлениям Мао Цзэдуна. Издательство «Жэньминь чу баньшэ» выпустило, в частности, в 1977 г. специальный словарь-указатель к пяти томам его произведений, где популярно разъясняются все трудные для рядового читателя места пятитомника.

Именно Мао сделал концепцию «гу вэй цзинь юй» («использовать древность во благо современности») одним из механизмов управления обществом. С наибольшей силой этот механизм работал во время кампании «критики Линь Бяо и Конфуция» (1972-1976 гг.), когда история почти на 100 % «оккупировала» внутреннюю политику страны.