Книга радости — книга печали

— Такая дрянь мальчишка! Вчера подошел, ткнул Кубарику в морду пальцем. Тот и тяпнул. Укусил. Не так уж укусил, но все-таки кровь. Ну и Засос этот, то есть Аджем, поднял крик, носился со своим пальцем. Прибежала Фартушнайка, увидела, обрадовалась: «Что я говорила! Вот до чего дошло!!» Потому и позвала сегодня Претятьку этого, а то, может, и обошлось бы. Я ему еще вчера, Засосу этому, Аджему то есть: «Какой ты мальчишка после этого! У меня девочки маленькие и то не плачут по пустякам!» А он: «Собаки не должны кусаться! Не разрешается им кусаться! Тоже барыня ваша Светка — собаку завела!» Дрянь мальчишка. А еще и завидовал, что не его. Ему самому хотелось ходить козырять перед всеми своей собакой… Конечно, собаки не должны кусаться, я согласна, но он же сам…

— Чего не должны?! Первыми бросаться не должны! А если всякий тычет в морду? На то они и собаки, а не овцы!

— Все-таки еще мальчик. Может, исправится?

— Пожалуйста, надейся, если ты такая добрая!

Что за чушь они говорят! Не время сейчас об этом. Нина тоже почувствовала, что не время.

— Мне-то что делать? Света не хочет видеть… Я же хотела как лучше. Я все равно узнаю, где она. Ольга Павловна вернется — расскажет. Я все равно! Не сегодня, так завтра! Буду ухаживать!.. А Ольга Михайловна тоже! Нет, она хорошая, но она уже думает, что будет комиссия. А по мне пусть любая раскомиссия, пусть хоть суд! Даже легче, если искупить…

Костя погладил Нину по голове. Не мог он ее сейчас не пожалеть, хоть она и заслужила те жестокие слова от Светы.

— Да-да, конечно, будешь ухаживать. Света простит.

А про себя подумал: «Ну, может, и простит. Но не забудет. Это в ней останется на всю жизнь!»

Кто-то дернул его за рукав. Повернулся — Валька Гостюжева. Показала глазами на Нину и мотнула головой в сторону — мол, надо поговорить. Наедине. Вот так: уже и другие не верят Нине. А ведь хотела как лучше — совершенно искренне.

— Обожди, я сейчас, — сказал он Нине.

В другое время Нина поинтересовалась бы не без ревности, что это за секреты у ее малышек с Костей. А сейчас не решилась.

Костя с Валькой отошли по дорожке. Там на повороте большой жасминовый куст. Только когда скрылись за кустом, Валька, оглянувшись во все стороны, прошептала:

— А я все видела. Я сразу тебе не сказала.

— Что — видела? — не очень веря, не желая верить, переспросил Костя.

— Все видела. Как убивали Кубарика. Они когда вошли, он сразу догадался. Он же умный! Как человек, все понимал. Сразу догадался, забился под кровать. Фартушнайка зовет умильно, мясом размахивает, а он не выходит и скулит. Жалобно-жалобно! Тогда она ка-ак скажет: «Стреляй прямо туда!» Он ка-ак выстрелит — дядька! Кубарик закричал ужасно, выскочил, в дверь как стукнется, а дверь запертая. На ключ. Она заперла, как вошла. Он обратно под кровать, после в окно, стекло выбил, а вылезти не может! А она все кричит: «Стреляй! Стреляй! Быстрей стреляй!» Кубарик туда, Кубарик обратно, а дядька стрелять. Дядя Толик. Потом не мог бежать, только полз. Кубарик. Под Светкину кровать. Тогда дядька подошел, ружье приставил и прямо в голову.

Костя долго не мог ничего сказать. Так ясно все представил. Весь ужас. И снова вспомнилось, как совсем недавно нес доверчивого пса, нес обратно в этот дом…

Наконец спросил:

— Откуда ты знаешь? Будто была.

— Не была. Знаю.

— Откуда?! Не от Фартушнайки же! Не от этого же дяди Толи! Ты ж сама сказала, что видела! Значит, была в комнате? В самой спальне?

Валька снова оглянулась по сторонам, зашептала еще тише, еще горячечней:

— Если узнают, они и меня… Пристрелят как Кубарика. За то, что видела, что могу рассказать… Я только тебе…

Ну, это же бред.

— Ну-ну, Валька, никто не узнает. Расскажи.

— Я правда все видела. Я в самой спальне. Но поклянись, что никому не скажешь!

— Да-да, клянусь.

— Нет, по-настоящему: «Клянусь клоповым зудом, клянусь собачьим зубом, когда проговорюсь, на кишках удавлюсь!»

Откуда это пришло? Через сколько детдомовских поколений? Уж клопов-то в «Козликах» нет точно.

— Ну чего ты? Повтори!

Костя с трудом повторил.

Валька зашептала снова:

— Я была, потому что не хотелось в кино. Спряталась и осталась спать. Вдруг идет кто-то. Идут. Шаги тяжелые: бумм, бумм… Кубарик сразу почувствовал, еще когда эти шаги: бумм, бумм. Мне тоже от них страшно. Не потому страшно, что засекут, что сплю днем — не положено, но от этого не страшно. А шаги такие людоедские, как в кино: бумм, бумм. И Кубарик скулит. Я и под кровать. Тут в углу не видно, и тумбочка закрывает. А потом как начали палить!.. И Кубарик ползает, и кровь из него. Я думала, и меня убьют. А они не заметили и ушли. Я выскочила, а потом уж баба Люба пришла с тряпками.

Что мог Костя сказать девочке? А Валька и не ждала никаких слов, выпалила сразу тем же шепотом:

— Я, когда вырасту, я им отомщу! Мальчишки читали, как один француз всем отомстил через тридцать лет. Вот и я, когда вырасту, — за Свету и Кубарика!

Ну и ну — вот где отозвался бессмертный граф Монте-Кристо!

— Ты никому не скажешь, Костя? Ты ведь поклялся!

— Конечно, не скажу.