Книга судьбы

– Конечно, у такого отца и сын должен был вырасти такой, как Сиамак! – со слезами на глазах восклицала одна из преподавательниц. – Вы себе не представляете, как красиво, как страстно он умеет говорить!

– И что же он говорит? – уточнила я, желая знать, как Сиамак рассказывает чужим людям об отце.

– Словно взрослый мужчина, словно прирожденный оратор, он бесстрашно стоял перед нами и провозглашал: “Мой отец борется за освобождение угнетенных. Многие товарищи погибли за правое дело, а он годами томится в тюрьме. Он перенес пытку и не проронил ни единого слова”.

Не так-то просто было разобраться с чувствами, которые вызвал во мне этот рассказ. По пути домой я и радовалась тому, что Сиамак сумел заявить о себе, привлечь внимание, утвердиться в гордости отцом – и тревожилась, ибо он сделал себе из отца кумира и поклонялся ему. Сиамак всегда был трудным ребенком, а теперь вступил в нелегкую, хрупкую пору ранней юности. Справится ли он с избытком хвалы и одобрения после стольких перенесенных обид и унижений? Сумеет ли еще невзрослая личность противостоять внезапным поворотам судьбы? И мне хотелось бы понять, зачем Сиамаку столько внимания, одобрения и любви – разве я мало ему давала? Ведь я старалась изо всех сил.

А уважения, восхищения окружающих на нас обрушивалось все больше. Мне это казалось преувеличенным, надуманным, и я гадала, не проистекает ли такое отношение всего лишь из праздного любопытства. Для меня все это было утомительно и неприятно. Я и себя подчас чувствовала лицемеркой или в чем-то виновной. Я задавалась вопросом: “Быть может, я извлекаю выгоду из сложившихся обстоятельств и обманываю людей?” Я только поспевала объяснять, что мало знаю об убеждениях и идеалах мужа и никогда не участвовала в его делах. Правда никого не интересовала. На работе и в университете, во время любой политической дискуссии, кто-нибудь указывал на меня, а если происходили выборы, то опять же просили меня говорить от имени всех. Я каждый раз повторяла, что мало знаю и у меня нет связей, но это списывали на счет моей скромности. Один только человек не переменился ко мне – господин Заргар, – и он внимательно следил за происходившими вокруг меня переменами.

В тот день, когда коллеги решили избрать революционный комитет и выразить поддержку подъему масс, один из членов руководства, который до недавних пор едва со мной здоровался, произнес пышную речь во славу моего свободолюбия, революционности и гуманизма и выдвинул меня кандидатом в комитет. Я поднялась и с уверенностью – понемногу в такой интенсивной общественной жизни наберешься уверенности – поблагодарила оратора, однако возразила по сути, сказав совершенно искренне:

– Революционеркой я никогда не была. Судьба свела меня с человеком, который имел определенную политическую позицию, и в тот первый раз, когда я краем глаза увидела основы и суть его деятельности, я упала в обморок.

Все засмеялись, кое-кто даже захлопал.

– Поверьте! – взмолилась я. – Это чистая правда. Потому-то мой муж никогда не привлекал меня к своей работе. Я всей душой молюсь за скорейшее его освобождение, но что касается политики и идеологии, тут от меня толку не будет.

Человек, выдвинувший мою кандидатуру, крикнул:

– Но вы столько страдали, ваш муж много лет в тюрьме, а вы самостоятельно зарабатывали и растили детей. Разве это не означает, что вы разделяете его идеи и убеждения?

– Нет! Я бы поступала точно так же, если бы муж попал в тюрьму как вор. Это означает лишь, что так я понимаю обязанности женщины и матери – обеспечить себя и своих детей.

Поднялся страшный шум, но на лице господина Заргара я прочла одобрение и поняла, что поступила правильно. И все равно коллеги сделали из меня героиню – на этот раз прославляя мою скромность и искренность – и выбрали меня в комитет.

Революция разрасталась, вовлекая все новых людей и события, и в моем сердце вновь робко расцветала надежда. Неужели то, за что Шахрзад и ее товарищи отдали жизнь, а Хамид столько лет страдал в тюрьме и под пытками, неужели это сбывается?

Впервые мы с братьями оказались на одной стороне: мы хотели одного и того же, мы понимали друг друга, и это нас сблизило. Они вели себя как братья, поддерживали меня и моих сыновей. Доброта Махмуда простиралась так далеко, что он стал покупать моим сыновьям все то же самое, что покупал своим. Матушка со слезами на глазах благодарила Аллаха: “Какое горе, что твой отец не дожил и не видит это! Он всегда тревожился: ‘Вот умру, и дети забудут друг про друга, моя дочка останется совсем одна, братья не станут ей помогать’. Будь он здесь, увидел бы, как братья готовы умереть за свою сестру”.