Книга утраченных сказаний. Том I

— Призови обратно свой блистающий корабль, о Владыка Неба, ибо глаза наши болят от его огня, а краса и тихий сон изгнаны прочь. Уж лучше темнота и воспоминания о давнем, нежели это, ибо несхоже сие с минувшей прелестью Лаурэлин, и Сильпиона нет боле.

Остальные боги тоже были не совсем довольны, зная в сердцах своих, что сотворили нечто гораздо более великое, чем мнилось им сначала, и что никогда уже не узрит Валинор тех веков, что миновали. И Вана молвила, что источник Кулуллина потускнел и что ее сады вянут от жары, а розы утратили свои краски и благоухание — ибо тогда Солнце плыло ближе к земле, нежели ныне.

Тогда Манвэ укорил их за непостоянство и недовольство, но они не унимались; вдруг заговорил Улмо, явившийся из внешнего Вай:

— Владыка Манвэ! Ни их советы, ни твои не должно презреть. Неужто не поняли вы, о валар, чему обязаны были встарь своей великой красой Древа? Разнообразию, неторопливой перемене в чудесных творениях, когда уходящее незаметно сменялось тем, что должно было возникнуть.

Но внезапно молвил Лориэн:

— О Валатуру, Владыка Вай изрекает слова мудрее, чем когда-либо раньше, и наполняют они меня великим чаянием.

И тогда покинул он их и отправился на равнину. К тому времени минуло три дня, равные трем цветениям Лаурэлин, как отчалила Ладья Утра. И еще четыре дня восседал Лориэн у ствола Сильпиона, и робкие тени окружили его, ибо Солнце было далеко на востоке, направляясь туда, куда его клонило: Манвэ еще не урядил его путь, и Урвэнди разрешили странствовать, куда ее влечет. Но тем Лориэн не удоволился, и хотя тени гор протянулись через равнину, с моря поднялся туман, и вновь бесшумно опустились на Валинор смутные сумерки, он долго сидел, размышляя над тем, почему заклятия Йаванны подействовали лишь на Лаурэлин.

^{Тогда Лориэн запел Сильпиону о том, что валар одолело «изобилие золота и жара или же тени, исполненные смерти и злобного мрака», и он прикоснулся к ране на стволе Древа.}

И вот, как только коснулся он той жестокой раны, появился слабый свет, словно сияющий сок все еще струился внутри ствола. И над склоненной головой Лориэна нижняя ветвь Древа внезапно покрылась почками, которые раскрылись, выпустив темно — зеленые листья, длинные и овальные, но само Древо, оставшись сухим и мертвым, не изменилось боле. И минуло семижды семь дней с того времени, как полуденный плод родился на Лаурэлин, и многие из эльдар, духов и богов явились туда, внимая песне Лориэна. Но он не смотрел на них, не сводя взор с Древа.

Юные листья Древа покрылись серебряной влагой, их белую изнанку исчертили бледно сиявшие прожилки. И цветочные почки тоже распустились было на ветви, но темный морской туман склубился вокруг Древа, дохнул жестокий хлад, как никогда дотоле в Валиноре, и цветы поблекли и опали, и никто не вспомнил о них. Остался на конце ветви один-единственный цветок, что распускался, сияя собственном светом, и не повредили ему ни туман, ни мороз. Чудилось, будто расцветая, вобрал он в себя сии испарения и нечувствительно претворил в серебро своих лепестков. И вот возрос нежно — бледный, дивно сверкающий цветок, и даже чистейшие снега Таниквэтиль, искрящиеся в лучах Сильпиона, не могли превзойти его. Сердцевина же белого пламени чудесным образом возрастала и убывала. Тогда воскликнул Лориэн от радости сердца своего:

— Узрите Розу Сильпиона!

И роза эта распускалась, пока не сделалась как плод Лаурэлин, но чуть больше. Источал сей цветок о десяти тысячах хрустальных лепестков росу, благоухавшую подобно меду, и роса та была свет. Лориэн никому не дозволил приблизиться, и о том вечно сожалеть ему: ибо даже когда ветвь, на которой родилась Роза, отдала всю свою влагу и увяла, не позволил он бережно сорвать цветок, будучи покорен его прелестью и страстно желая, дабы вырос он больше, чем плод полудня и великолепием затмил Солнце.

Тогда надломилась увядшая ветвь, и низверглась Роза Сильпиона, так что часть росы-света стряхнулась, а иные хрустальные лепестки измялись, потускнев, и Лориэн громко воскликнул и попытался бережно поднять цветок, но тот был слишком велик. Тогда послали боги в чертоги Аулэ, где было исполинское серебряное блюдо, словно предназначенное для стола великанов. И поместили на него последний цвет Сильпиона, великолепие, благоухание и бледное волшебство которого остались, вопреки порче, весьма велики.

Потом, когда справился Лориэн со своей печалью и скорбью, поделился он мыслью, которую пробудили в его сердце слова Улмо: дабы боги построили в пару к солнечной ладье еще один корабль.

— И будет он сотворен из Розы Сильпиона, — молвил Лориэн, — и в память об угасании и расцвете Древ двенадцать часов будет плавать по небу, покинув Валинор, Ладья Солнца, и столько же будет бледный корабль Сильпиона парить в небесах и принесет отдых усталым глазам и утомленным сердцам.