Книга величиной в жизнь. Связка историко-философических очерков

Но для всех вышеперечисленных процессов новой нормальности так или иначе необходима сакрализация. А для нее потребуется понтифик, некогда чаемый провансальскими катарами, рожденный от инцеста, в «аскезе» (эндуре) превратившийся в гибрис и вылупившийся из него с волей к власти. Так завершается жреческое посвящение по Томасу Манну, отсылающее нас в Древний Египет к фараонам и жрецам и их «чистой крови». Так понемногу через строки романа «Избранник», за его благостными житийными аллюзиями начинает проглядываться личность неоманихейского первосвященника Европы, который благословит создание на ее месте новой реальности, названной графом Рихардом Куденхове-Калерги, основоположником Пан-Европейского движения, в своем труде «Практический идеализм» афро-евразийской расой. К слову, этот процесс уже запущен, и его могут остановить или ускорить разве что большие социально-экономические потрясения и глобальные катастрофы. Так на наших глазах осуществляется Апокалипсис западноевропейской культуры и цивилизации, и недалек тот час, когда дитя инцеста взойдет на свой всемирный престол (… или он уже там). И разве наш мир довольно стремительно не погружается во «тьму египетскую»?

На этом завершается страсть Тристана и Изольды, Ромео и Джульеты… Плоды инцеста

Когда я поставил точку в переводе эпохального произведения Дени де Ружмона «Любовь и Западный Мир», то почувствовал некую незавершенность: в книге отсутствовала глава про инцест и гомоэротизм западной культуры, начиная, пожалуй, с древнегреческой мифологии о фиванском царе Эдипе. Однако, как бывает в подобных ситуациях, другой писатель заполняет пространство текстом после оставленного автором многоточия. В случае с Дени де Ружмоном таким писателем оказался лауреат Нобелевской премии Томас Манн со своим последним романом «Избранник». Но, спросите, почему именно он? Ответ очевиден: дело в том, что падение Фауста или доктора Фаустуса (Адриана Леверкюна) является скорбным венцом обожествленной европейской культурой, а в XIX-м столетии гениальным Рихардом Вагнером, страсти Тристана и Изольды. А если говорить без общеизвестных образов и архетипических героев устного фольклора, то западная культура растворилась в холодных математических формулах музыки Арнольда Шёнберга, непревзойденной абстракции в мелодике, тонкой завесы гармонии и дисгармонии, за которой уже следует бездна и одиноко, но крепко стоящий на ее краю Федор Достоевский (Шёнберг это аллегорически выражал, что из двуполости звуков, мажора и минора, возник атональный сверхпол: сверх-андрогин, опирающийся на хроматическую гамму в результате смерти тональности). После Арнольда Шёнберга в Западном мире воцаряется пост-культура, что прекрасно предчувствовал Томас Манн в эпилоге к роману «Доктор Фаустус», если свести его высказывания к закономерному выводу; а всплеск философии Людвига Витгенштейна (1889–1951) и Мартина Хайдеггера (1889–1976), экзистенциальные атеистические метания и маоистская риторика Жана-Поля Сартра (1905–1980) еще одно свидетельство ее яркого и стремительного увядания и перехода в стадию пост-культуры. Кстати, аналитический философ Витгенштейн, выдвинувший программу построения «идеального» искусственного языка на основе математической логики, умер в один год с Шёнбергом, когда и вышел в свет роман Томаса Манна «Избранник». По духу и происхождению Витгенштейн и Шёнберг являлись наиболее близкими друг к другу творческими личностями: напомним, что Арнольд Шёнберг создавал «идеальную» музыку, воплотившуюся в его атональности и «додекафонии»; тем же самым занимался и герой романа «Доктор Фаустус» Адриан Леверкюн.