Книга величиной в жизнь. Связка историко-философических очерков

Возвращение в Азов, или Путешествие в предысторию одной казацкой думы

Посвящается памяти замечательного донского историка Дмитрия Ленивова

Музыковедческое расследование дилетанта

По несчастью, или к счастью,

Истина проста:

Никогда не возвращайся

В прежние места.

Геннадий Шпаликов

Из разговора с моим покойным татарским другом:

«— Серажутдин, скажи, почему мне так нравятся татарские песни?

— Наверное, есть между нами и вами нечто большее общее, но что?»

Ментальная печать из детства

Мне с почти с раннего детства запомнилась песня моей бабушки, которую она пела после шумных застолий, всегда случавшихся в нашей, как мне тогда казалось, большой семье. Происходило все либо в Подмосковье, либо в Хабаровске, где проживали мои дядька и тетки. Иногда взрослые продолжали «догоняться» — пить коньяк или «Советское Шампанское» за столом, а я перебирался на кухню, где слушал казацкие думы: потрясающие слова одной из них с тех пор несмываемыми чернилами запечатлены в моей памяти, которая тогда была всего ничего, наверное, величиной с грецкий орех, в уменьшенном виде повторяющий полушария человеческого мозга. Моя бабушка Мария Ивановна Шаренко (или Шарая) всегда отличалась жизненным оптимизмом, но эта дума погружала ее в глубокую меланхолию и даже оцепенение:

Гей-гей гей-гей…
Гей усі Поля Самарські почорніли
Ясними Пожарами погоріли
Тілки не згоріло коло Річки-Самарки
та коло Криниці-Султанки
Три Терночки Дрібненьких
Три Байраченьки Зелененькі…
Гей…
То тим вони не згоріли що Там Три Братіки Рідненьких
як Голубоньків Сивеньких
Постріляні та порубані
На рани їх широкі спочивали
То тим вони спочивали
Що рани їх постріляні та порубані
Дуже їх ізнимогали…
Гей…

Уже потом, много лет спустя я узнал, что это казачья дума XVI-го столетия, да и вообще одно из самых старинных запорожских сказаний, дошедших до нас, потомков, возможно, тех самых порубанных братьев.

Моя бабушка прошла расказачивание, раскулачивание и голодомор и, перемывая посуду, оставшуюся после застолья, полушепотом продолжала, в то время как из зала доносились зычные голоса моих родственников, иногда невпопад тянувшие песни из советских кинофильмов, а в лучшем случае «Хаз-Булата». Но я был поглощен казацкой думой и ее трагическим сюжетом: