Книга величиной в жизнь. Связка историко-философических очерков

Но что за точный и пронзительный образ змеи в стихотворении Иннокентия Анненского «Петербург»: «Царь змеи раздавить не сумел, и прижатая стала наш идол»? Но он вполне прозрачен: змея — это дракон, извечный геополитический враг России с ближних и дальних островов, превратившийся в наш идол в ходе безудержного разграбления страны либеральными младореформаторами в 90-е гг. прошлого столетия и до сих пор являющийся для нас образчиком во всех сферах жизни, будь то политика, экономика или общество. Однако дракон выпускает свой яд, и шипение его пасти мы уже хорошо ощущаем подле наших границ. И тут возникает могущественный образ царя Петра I, с особым цинизмом ухмыляющегося в сторону воскресшей рептилии, которую пронзает своим трезубцем оживший Нептун со скульптурно-фонтанной композиции Петергофа, стремительно кружась в своем танце в ритме тележного колеса, знаменующего обращающееся и возвращающееся время, и сливаясь с образом древнеарийского бога Рудры-Шивы, а сама телега Нептуна превращается в беспилотный подводный ядерный аппарат «Посейдон», как огромный головоногий моллюск цефалопод, рыскающий в морских глубинах и способный нанести неприемлемый урон подводному флоту противника. К слову, цефалопод — это моллюск, пожирающий в том числе морских рептилий и гадов, тело которого с вытянутыми щупальцами может достигать до 18 метров в длину, а вес составлять до полтонны. Соединенный с подобным образом искусственный интеллект особо изощрен и ловок в своих холодных алгоритмических счислениях. И запуск его в действие может означать необратимые вещи, когда безумно сжатое в одной точке пространства время с удалением всякого расстояния между прошлым и будущим, историей и политикой, вспыхнет в горении пятого элемента, и можно будет уже окончательно сказать словами из «Бхагавадгиты»: «<…> Верховный Господь сказал: Я — время, великий разрушитель миров | (11:32)»; или даже повторить ту же самую фразу из первого русского перевода этого великого произведения от 1788 года (стр. 141): «Я есмь время, истребитель рода человеческого, приспевшее и пришедшее сюда похитить вдруг всех сих стоящих пред нами» (Багуат-Гета или Беседы Кришны с Аржуном. Москва. В Университетской Типографии у Н. Новикова. В переводе с английского А. А. Петрова).

На этом завершится «Книга огненного крещения», некогда раскрытая царем Петром I в стенах Сухаревой башни — в Рапирном зале знаменитого «Нептунова общества».

Энергии Логоса Филон Александрийский, Прокл Диадох и «Эпарх еврейского войска» — двух гениев, связующий злодей

Столпы из камней нижних вырастают

Наряду с Платоном и Аристотелем, самое весомое влияние на христианское богословие оказали и два других выдающихся античных философа — Филон Александрийский и Прокл Диадох, остававшихся в рамках своих религиозно-национальных традиций, то есть эллинистического иудаизма и эллинского язычества. Однако, если созерцательная концепция Филона Александрийского о Логосе по существу стала закладным камнем христианской теологии и философии: и в этом смысле его можно даже считать одним из протагонистов Дидаскалии или Дидаскалиона, христианского огласительного училища, первые сведения о котором относятся по данным современных исследователей, в том числе Мортона Смита, ко второй половине I-го столетия, но, несомненно, оно существовало намного раньше, а на заре новой эры в виде языческого Мусейона; то Прокл Диадох, живший в V-м столетии своей доктриной о духовных иерархиях и триадических демиургиях сыграл важную роль в окончательной кристаллизации христианского мировоззрения, краеугольным камнем которого становится догматическое учение о Святой Троице и Логосе, ведь именно к V-му столетию завершились в церковной ограде ожесточенные споры тринитариев с антитринитариями, и очень знаменательно, что символическую точку здесь поставил один из последних схолархов Платоновой Академии в Афинах и приверженец персидско-халдейского тринитарного монотеизма, о чем мы писали ранее, Прокл Диадох. Иными словами, два философа, александрийский эллинистический иудей и эллинский традиционалист из Афин с «халдейским» мировосприятием, с внешних сторон как бы спаяли собой христианство, с тех пор дошедшее до нас практически неизменным, особенно в виде греко-византийской ортодоксии.