Книга величиной в жизнь. Связка историко-философических очерков

В последующие столетия произведения Скарги, написанные главным образом по-польски, стали цениться польской интеллигенцией за их вклад в развитие польского языка и литературы. Выдающийся польский поэт и романтик Адам Мицкевич называл «Жизнеописание Скарги» наиболее поэтическим польским произведением, замечательный польский художник Ян Матейко запечатлел пламенного иезуитского проповедника на своем полотне от 1862 года «Проповедь Скарги». Удивительно, но личность Скарги до сих пор не становилась главным героем произведений польской художественной литературы, хотя, конечно, проходила на втором плане в сочинениях польской исторической прозы, в том числе в одном из романов Юзефа Игнация Крашевского, что означает лишь одно: либо ее масштаб в прямом смысле недооценен поляками, либо она подвергается сознательному замалчиванию по уже отмеченным нами причинам, которые, вероятно, очевидны для польских патриотов, а говорить об этом, учитывая церковный авторитет Петра Скарги, не вполне корректно. Хотя в 1936 году, когда праздновалось 400-летие со дня рождения Петра Скарги, известная польская писательница София Коссак-Щуцкая (1889–1968), пользуясь одобрением президента Польши Игнация Мосцицкого и польского правительства, предложила польской римско-католической общественности и Римско-католической церкви в Польше начать процесс беатификации отца Петра Скарги. Однако дело о причислении его к лику блаженных католической церкви было открыто в Риме только 12 июня 2013 года, хотя предшествующий 2012 год в память 400-й годовщины его смерти объявлялся сеймом для Польши годом Петра Скарги. Кстати, еще в 1936 году на 400-летнем юбилее со дня рождения иезуита архиепископ Краковский отмечал: «Кем в христианстве был Святой Апостол Павел, тем в Польше был о. Петр Скарга». Но что в действительности общего между Апостолом Павлом и Петром Скаргой, разве только следующее: Святой Апостол Павел стал из гонителей христиан пламенным проповедником Христовой истины, тогда как Петр Скарга стал причиной гонений уже длящихся столетия на православие в западнорусских землях. С другой стороны, как представляется, Петр Скарга исполнял свое дело, чувствуя определенную миссию, к которой был призван в Риме и, в общем, она завершилась успехом, когда мы в геополитическом раскладе располагаем сегодня тем, что имеем.

Прощание с родиной. Подытоживающие замечания на тему Полонеза Огинского

Возвращаясь к роли личности в истории, следует обозначить, что в Польше царит довольно наивный и романтизированный подход к фигуре Петра Скарги, который, впрочем, сформировался еще в первой половине — середине XIX-го столетия в кругах польской революционной интеллигенции, пропитанной европейским романтизмом, покоящимся на творчестве Байрона, Шелли, Мицкевича и др. В ту пору польские почитатели деятельности Петра Скарги из шляхты и городских верхов называли его национальным пророком, предвидевшим последующие разделы Речи Посполитой, когда некоторые польские историки заговорили даже о «культе Скарги». В этой связи хочется задать прямой вопрос: а не старания ли Скарги, как проводника политики Общества Иисуса, создали с течением времени сами предпосылки для будущих разделов польско-литовской державы. И если сам Скарга предвидел эти разделы, то, согласитесь, не столь сложно предвидеть самим собой же спроецированное. Тем паче мы отмечали, что Общество Иисуса, пожалуй, одна в ту пору проектная организация, коей она остается и в наше время. И значит, искренняя наивность польских романтических писателей и композиторов никак не может распространяться на трезвого и расчетливого иезуита, долгое время занимавшего весомый пост придворного королевского проповедника. Впрочем, и в искренности Петра Скарги не стоит сомневаться, хотя она и разнонаправленная по отношению к искренности польских революционных романтиков. С другой стороны, разве последние не являются в том числе и отзвуками его деятельности, в конце концов, приведшей к геополитическому краху Речь Посполитую, и их метания от восстания к восстанию, разве не подразумевались развитием целенаправленных идей сурового отца-иезуита. Отсюда, вероятно, и у поляков нет желания вникнуть в замысел, реализованный их выдающимся соотечественником. Не всегда человеческие сообщества в силах выдерживать правду. И назван был Петр Скарга польской шляхтой главным смутьяном и злодеем королевства отнюдь не случайно. К тому же, еще раз обратим на это внимание, Общество Иисуса, в котором он давал обеты, представлялось внешней глобальной силой в отношении Речи Посполитой и даже Римско-католической церкви в Польше. Иными словами, принеся присягу в нем, Петр Скарга «попрощался» со своей родиной и, увы, без потрясающей мелодии графа Огинского, написанной два века спустя.