Книга (Венок Сонетов).

When I finally got out, I decided to go back to Yann`s walking, bought me a small bottle of beer and suddenly got overcharmingly drunk. It was raining…

(Да, как ты и говорила, на следующий день в Питере было солнечно, надеюсь, что в Риге тоже, и твоя дорога домой была легкой и радостной (я знаю, дорога – лучшее лекарство от печалей).

Знаешь, на обратном пути с того перрона я минут двадцать не мог найти выхода из вокзала. Я спрашивал людей и они смотрели на меня как-то странно; одна девушка пыталась помочь, но потом и сама запуталась в этих грязных лестницах.

Выбравшись в конце концов, я решил дойти до Яна пешком, купил себе маленькую бутылочку пива, и очень скоро и совершенно опьянел. Шел дождь… )

* * *

Я вхожу в янов дом и медленно поднимаюсь по лестнице, посмотрев на наш подоконник и отметив очередное исчезновение пепельницы… сколько раз мы смеялись над этим и подозревали безумную старушку сверху – и приносили новую пустую жестянку, из собираемых зачем-то запасливым Яном…

Ян с Олей сидят за столом и мастерят из бумаги китайский фонарик. Две одинаково склоненные, увлеченные головы, тишина, в комнате непривычно пусто. Сегодня-то точно стоило бы мне уйти и оставить их одних, но очень не хочется, ведь это единственное место во всем Питере, где можно ничего не объяснять.

Я наливаю себе из двухлитровой бутыли молдавского вина на столе и сажусь к ним, третьим, лишним. «Да, нормально, проводил… полки свободные? Да, были…» . . .

Потом мы выходим с Олей покурить и начинаем разговаривать – никаких следов прошлой робости, но тихий голос и внимательные глаза…

Вернувшись, я наливаю еще вина, сажусь и нащупываю в кармане сплющенную завитушку дреда, которую я подобрал утром в постели и, смеясь, пообещал хранить.

Лампа почти готова, и Ян относит ее на полку.

«Что-то мне спать уже хочется и вообще странно как-то. Может, я чьи-нибудь чужие глюки ловлю?»

«Может быть», говорю я.

* * *

Next day was sunny and empty. In downtown I met Dobranotch basking, and we went to the sea together, 30 km out of town: pines, sand and almost no people…

(Следующий день был солнечным и пустым. В центре я встретил «Добраночь» и мы вместе поехали на залив, в тридцати километрах от города: сосны, песок и почти никого…)

* * *

Солнечно и пусто было на следующий день. И ветрено.

Предметы стали уныло послушными и теряться перестали, и я наконец донес до консульства все нужные бумажки и отдал паспорт. Пусто… думаю я, стоя у Мойки напротив консульского особняка.

Но я не один – как все же хорошо, что я не один... И Алик закрывает чехол от кларнета, а Дима с Петей подсчитывают мелочь, высыпав ее на большой барабан…

Литейный. На белых стенах комнаты развешаны инструменты. Дрожащее солнечное пятно на барабане…

… увешанные рюкзаками и инструментами, мы идем к Финляндскому вокзалу…

… уютно покачивающаяся электричка и медленно наливающиеся темнотой дачные пригороды – огоньки поселка обрываются лесной тьмой – лес, пятнышки света вдоль аллей – летние кафешки на станциях (застывший взмах мужской руки за столиком); терпеливые фары перед шлагбаумом; яркие щиты придорожных реклам, мягкий свет дачных окошек; снова станция, фигурки у киосков; лес, темнота, долго…

Мы выходим из освещенной электрички и темнота светлеет, превращаясь в осторожные сумерки; но небо медленно гаснет и надо спешить

темное шоссе, невидимый шелест множества игл, горький сосновый запах…

черный поблескивающий залив.

в ложбинке между дюнами, застенчиво подымив, разгорается суетящийся на ветру огонь…

многокилометровый охват берега наколот на темноту мерцающими точками костров. Отойдя о костра, я сажусь на выступающий в море камень.

резко плещущее кружево волн. Слева далекие городские огни, впереди – Кронштадт. Протяжная плоскость воды со смазанным темнотой горизонтом, осыпанная заострившими волны прожекторными блестками… Я чувствую море целиком, безумную, немыслимую бездну, чья подернутая волнением поверхность колышется мерно, в странном согласии с моими мыслями. Я закрываю глаза и оно вплескивается в меня и бьется о затылок…