«Книга Всезнания» (СИ)

Комитетчик криво усмехнулся и отчего-то решил ответить. Может, потому что солнце жгло слишком сильно?..

— Если они и будут, то поймут. Для жены воина честь не менее важна, чем для него. И она будет рада его смерти на войне, а не в тылу.

— И они не будут грустить? — удивился Тсуна.

— Что важнее: грусть или честь?

Раньше Тсуна дал бы ответ, не задумываясь. Потому что честь — понятие эфемерное, растяжимое, она у каждого своя, и ее критерии разнятся, у многих она вообще очень гибкая. А вот тоска и боль понятны каждому, и каждый в душе плачет, когда его ранят. Вот только…

— И то, и другое важно, но по-своему, — задумчиво ответил Тсуна, и на него бросили раздраженный взгляд. — Когда грустно и на душе кошки скребут, всё из рук валится. Это тяжело. Но это можно пережить. А если честь задета… Не знаю, меня часто называли бесполезным, били, деньги отбирали — это меня не задевало. Если я и правда глупый, что с того, что кто-то это озвучит? Но вот когда мы дрались с Бьякураном, я понял, что не могу проиграть. Если честно, очень хотелось убежать, спрятаться и не высовываться, чтобы не пришлось драться, чтобы не быть в опасности. А потом… Он ведь убил моих друзей. Он убил много хороших людей. Ни в чем неповинных. Просто потому что ему так захотелось. Я… не смог убежать. Потому что я должен был защитить тех, кто еще был жив. Я не знаю, что для Вас честь, она ведь у каждого своя, но для меня… Вот если меня назовут бесполезным идиотом, я буду грустить, и от грусти мне станет плохо. А если моим друзьям причинят боль, и я ничего не смогу сделать, чтобы им помочь, вот тогда заденут честь, наверное. И это будет в тысячу раз хуже. Поэтому я думаю, что важна и честь, и грусть, но по-своему. Грусть проходит, но если она очень сильная, то остается постоянным монотонным фоном, а если честь заденут, грусть уже не пройдет, да еще и изведешься весь — сам себя сгрызешь мыслями. Вот как-то так.

— Что-то в этом роде, — усмехнулся комитетчик, и стало ясно, что ответ Савады пришелся ему по душе. Всё же для доброго, наивного будущего мафиозного босса честь была очень важна — он и сам еще не понимал, насколько. Только вот она у него была очень своеобразной: он ставил на первое место жизни друзей, а не свою собственную. И это лишь еще больше приравнивало его к верным животным — существам, неспособным причинить боль тому, кто их ценит. Если только случайно…

— Хибари-сан, а кто Вас такому научил? Я вот как-то даже не задумывался, даже Бусидо прочитал, только когда Вольф предложил. А Вас родители этому учили? — зверьки порой причиняют боль, случайно задев когтем едва поджившую рану.

Хибари нахмурился и словно ощетинился. Казалось, вокруг него выросли сотни невидимых игл. Тсуна понял, что задал неправильный вопрос.

— Отец. Но тебе какое дело?

Савада поежился, но не стал уходить в глухую оборону: он отлично понимал, что дать Хибари замкнуться сейчас — значит потерять только что промелькнувшую нить доверия. А впрочем, он просто хотел понять своего товарища как можно лучше и помочь ему, если сможет…

— Ну, просто… — парень замялся и признался: — У меня вот отец дома почти не бывал. Я его видел раз в полгода, и то не всегда, но даже приезжая, он на меня внимания не обращал. Поэтому и интересно… Меня отец ничему не учил, Вам повезло, что Вас научили быть сильным…

Боль. Превращавшая горячий воздух Египта в воздух крематория боль. Глядя на Хибари Кёю, Тсуна понимал, что тот с удовольствием поменялся бы с ним местами и никогда не видел собственного отца… а впрочем, нет. Хибари Кёя был слишком сильным. А потому не поменялся бы с Савадой местами, даже если бы ему предложили вернуться в прошлое и прожить жизнь заново — в другой семье. Любящей, теплой, заботливой. Он бы не изменил ни единой секунды, потому что принимал от судьбы абсолютно всё. А еще потому, что сильные люди не бегут с поля боя.

— Мой отец — глава клана якудза Намимори и окрестных районов, — с лицевым спазмом, отдаленно напоминавшим усмешку, ответил слишком сильный для слабых помыслов человек. — Умер два года назад. Я его дела не наследовал. Но я унаследовал Намимори. Это — смысл моей жизни. Так что не говори ерунды. Меня не учили быть сильным. Я стал собой, потому что иначе было нельзя.