«Книга Всезнания» (СИ)

«Бьякуран хотел уничтожить мир. Спейд — всех тех, кто ему мешал. Они хотели убить многих ради того, что считали верным. А я… я убил ради того, что казалось мне правильным, двоих. Это… меньшее из двух зол, да? Если без смертей никак, получается… я просто выбрал меньшее их количество? Черт… как же это всё… гадко!» Тсуна поморщился, невеселые мысли пробегали по нервам, как железный коготь по стеклу. Дело оказалось в количестве, а не в качестве. Убить двоих ради спасения сотен казалось более справедливым, нежели попытка оценить, кто больше достоин жизни.

— Почему люди не могут жить мирно? — едва слышно спросил он. Но, на удивление, получил странный ответ:

— А почему люди не хотят принять смерть как данность? Почему хотят жить вечно?

Тсуна удивленно воззрился на собеседника, впервые подошедшего к нему так близко не ради нанесения очередного удара. И в черных глазах он не увидел ни злости, ни раздражения, ни привычной холодной отстраненности. В них была тоска, усталость и абсолютное принятие обреченности фатума. Смирение перед смертью.

— Хибари-сан, а Вы… Вы что, готовы так просто умереть? — не веря собственным глазам, спросил Тсуна. В ответ он получил кривую усмешку и вопрос:

— А почему нет?

И правда, почему? Зачем цепляться за жизнь?

— Но ведь если живешь, — Тсуна окончательно запутался, однако попытался донести до собеседника упорно стучавшуюся в виски мысль, — можешь чувствовать, можешь делать что-то хорошее, радоваться… Ходить с друзьями в кино, гулять по парку, гладить кошек, сидеть на берегу реки… А когда умрешь, этого уже не будет. И жену не обнимешь, и не пробежишься по полю… Это грустно.

— Старая развалина не пробежится по полю, — саркастично ответил комитетчик, но сочувствие в его глазах говорило куда больше тона. Он жалел, что Тсуна не может понять главного… — У старика будет болеть всё, от пальцев до макушки. Радость жизни? Не смеши меня. Жизнь ему будет в тягость. Он даже не сможет любоваться цветением сакуры: если и сумеет сесть на землю, потом не встанет, и голову не поднять — шея заболит. Зачем это?

— Ну… в старости смотришь на внуков и радуешься их достижениям, — предположил Савада.

— И вкус жизни тот же, что и в молодости? — скептически выгнул бровь Хибари.

— Нет, наверное, но есть же что-то свое. Да и… Даже если старику жизнь в тягость, зачем умирать молодым? Что в этом хорошего?

— Ничего, — на удивление спокойно и апатично ответил взрывной Глава Дисциплинарного Комитета. — В смерти нет ничего хорошего. Как и в жизни. Есть жизнь — значит, надо жить. Пришла смерть — значит, надо умирать.

— Это фатализм…

Хибари криво усмехнулся и вдруг приставил тонфа к шее Савады. Тот не отпрянул, не испугался, не вздрогнул — он лишь удивленно вскинул брови и непонимающе воззрился на собеседника.

— Сейчас я могу выпустить шипы из тонфа, и ты умрешь, — безразлично сказал тот. — Умрешь за пару минут. Не сможешь ничего сделать, чтобы спастись. Так какой смысл, когда тебе пропырнули глотку, отчаянно цепляться за жизнь и пытаться крикнуть: «Помогите, я хочу жить!»? Ты уже труп. Так умри красиво. С достоинством. Прими то, что тебе выпало.

— С гордостью? — озарение. Тсуна наконец всё же понял…

— Именно.

— Хибари-сан, я тут недавно читал кусочек Бусидо, там слова были: «Самурай должен прежде всего постоянно помнить, что он должен умереть». Я не понял, почему они так рвались к красивой смерти в бою, но… это же из-за гордости? Из-за чести воина. Вроде как, если ты умер на кровати, старым и дряхлым, значит, избегал смертельных боев, был трусом. А если умер в бою, защищая страну, то это героическая смерть, и ею надо гордиться, да?

— Для самураев — да, — поморщился Хибари и убрал тонфа. Но без них он отчего-то вдруг почувствовал себя беззащитным.

— А для Вас?

Савада задавал слишком много вопросов. И слишком больно они били по памяти. По душе. По ранам, которые не хотелось ковырять гвоздем воспоминаний…

— Я принимаю то, что посылает жизнь, — коротко бросил он, но Тсуна не сдался. Упрямый, наглый, безответственный!.. Слишком заботящийся о друзьях.

— Но ведь если Вас убьют в бою, это будет проигрыш. А Вы ненавидите проигрывать! Как же тогда?

Японец поморщился и, отойдя от Савады, снова посмотрел на небо. Если бы этот вопрос задала канарейка, он ответил бы. Но она никогда не задаст его. А всегда молчать… это хорошо. Но почему бы и не ответить? Почему бы не рассказать зверьку, отчаянно желающему понять своего товарища, что смерть — это далеко не самое страшное?..

— Проиграть и умереть — не одно и то же. Ты меня не слышал, если не понял. Проигрывает тот, кто сдается. Тот, кто умирает, не склонив голову, не проигрывает. Просто его жизнь прекращается. Тот, кто его убил — победил, но не врага, а его жизнь. Он ее забрал. Если умру в бою — не проиграю. А если буду умирать долго, старой развалиной на кровати, это будет жалкий конец. Умирать надо так, чтобы принести пользу тому, что важно.

— Намимори? — осторожно спросил Савада.

— Да, — ответил почти белому небу Хибари.

— А если у Вас будет кто-то… Ну, жена или дети? Они ведь расстроятся.