Украина встретила нас разбитым таможенным пунктом. Вдалеке за лесом виднелся саркофаг четвёртого энергоблока ЧАЭС с его знаменитой трубой. Один из парней, которые ехали со мной, посмотрел на открывшийся вид и сказал: «О, я здесь воевал». Командир поинтересовался, когда же он успел. На что парнишка уверенно ответил, что в «Сталкере».
После чего он начал уверенно описывать, где на местности что находится. Мы все поржали.
Вскоре поводов для веселья поубавилось, потому что мы упёрлись в другой взорванный мост. У него мы простояли ещё одну ночь и только утром снова выдвинулись в объезд. Путешествие закончилось прибытием в итоговую точку, которая оказалась далеко не зданием Верховной Рады. Это был лес, в котором мы и простояли следующие две недели без малейшего понимания, что же нам делать. Насколько я понимал, задачу захватить правительственный квартал и героически его удерживать подразделение должно было выполнять ещё в первый день, добравшись до центра Киева ускоренным маршем. Сопротивление со стороны украинской армии планом не предполагалось.
К лесу мы были совершенно не готовы (даже с учётом того, что армии к войне не готовы никогда, даже если это подразделение наёмников). У нас не было ни генераторов, ни палаток, ни полевых кухонь. Такие же проблемы были и у других подразделений на нашем направлении. Через некоторое время снабжение кое-как наладилось, но исключительно потому, что бабки на ЧВК выделялись наличкой. Всё необходимое попросту закупалось в Белоруссии, где цены сразу же взлетели вверх.
В течение всего марта мы занимались штурмами и зачистками в Киевской области, до самого Киева так и не добравшись. На подконтрольных нам территориях осталось огромное количество гражданских, взаимодействие с которыми было полностью провалено — попросту потому, что его возложили на армию, самую косную из государственных структур. У армейского начальства нет и не было никакого понимания, что война не ограничивается боевыми действиями. Кроме пальбы должны быть политические технологии, информационная и социальная работа. На любой территории, которая переходит под контроль армии, нужно решать целый комплекс социально-экономических задач. Это жизненно важно, без этого попросту войну вести нельзя. Но армия у нас считает, что ей нужно заниматься исключительно боевыми действиями.
Простой пример: в какой-то момент мы стояли в лесопосадке. Рядом с ней было село, в котором проживало 94 человека. Украинские чиновники оттуда уехали, наши никого не поставили. В итоге никакой транспортной связи с другими населённиками, никакого снабжения села лекарствами или продуктами. Света тоже не было. Ладно хоть колодцы почти в каждом дворе. Мы привозили им сухпайки, но никакой централизованной работы выстроено не было. Командование говорило, что это не армейская задача, армейская задача — взять Киев. Никто не задумывался о том, что с таким подходом в тылу останутся сотни тысяч людей, которые будут нас ненавидеть. Да, вы, конечно, проебали восемь лет работы с населением Украины, но это же не повод проёбывать эту работу и дальше!
В итоге гражданские страдали и не понимали, что происходит, почему мы сюда пришли и зачем идёт война. Но самое страшное, что этого не понимали и кадровые военнослужащие российской армии.
Процентов 90 контрактников пошли служить, потому что это стабильная зарплата, ранняя пенсия и военная ипотека. И им восемь лет рассказывали, что Украина — это наш партнёр, что это легитимное государство с законно избранным президентом, а потом бросили на Киев. Под Киевом была в основном элита российской армии, но никто из солдат не собирался воевать. Они были в шоке, что их отправили на войну, не понимали, что им делать и как им пользоваться своим вооружением, не знали, как вести себя при обстреле. Один из командиров разведки оставил средства контрбатарейной борьбы в Белоруссии, потому что не думал, что они ему понадобятся.
Фото Дмитрия Плотникова.
Большим плюсом ЧВК было то, что мы шли воевать и почти у всех нас был боевой опыт. Эта обстрелянность давала психологическую устойчивость. На моих глазах бывало такое, что ребята из элиты, от рядового до командира бригады, падали и прятались при каждом хлопке, потому что не могли отличить стрельбу нашей артиллерии от прилётов. Всё это приводило к нервным срывам и паническим атакам, это делало части небоеспособными. Эта армия морально была слабо способна выполнять поставленные задачи. Война без цели вообще очень сложна. А каждый из нас понимал, зачем мы тут находимся. У нас с 2014 года есть противник, которого нужно победить.
Для нас 24 февраля изменилось только то, что Российская Федерация решила выступить открыто.