Читаем Книга Z. Глазами военных, мирных, волонтёров. Том 1 полностью

— Ты ёбнутый? Куда он вылез? — у меня было ещё много вопросов, но Саша неожиданно развернулся и буквально с разбега нырнул в свою машину. Через три секунды его габариты исчезли за поворотом.

До Толоковки добрались случайно, увязавшись за одной из хаотично шнырявших по Сартане машин нашей развалившейся колонны. После переправы снова заблудились.

Я выходил спрашивать дорогу на блокпосту и лишний раз убедился, что не стоит ночью, по пустякам, беспокоить вооружённых людей.

У автовокзала я и Саша сцепились снова. Я принципиально решил выяснить дело.

— Ты почему не дождался, пока все машины переправятся через мост? Ты бросил конвой! У нас инвалиды были. Ты бросил нас… — выговаривал я Саше в лицо.

— А хули вы застряли? Я не обязан ждать! Я не обязан… — наступая, свирепел он.

— Обязан! Именно что обязан! Ты был ведущим колонны! — заходился я.

Саша развернул плечи, собираясь ответить, но вдруг крутанулся полным оборотом на каблуках и испустил вопль: «Бляяяя!»

Только тут я заметил автоматный ремень на его плече. Через мгновение, опережая вращение тела, калаш вылетел из-за его спины. Ловя автомат, Саша машинально схватился за цевьё. Что-то похожее на белую пенку образовалось в самых уголках его рта.

— Не надо. Пойдём, — услышал я Сонин голос и почувствовал, как меня оттаскивают в сторону. Сашу тоже окружили какие-то люди. Он вырвался, побежал к машине, прыгнул в неё и с пробуксовкой стартовал в темноту.

Я закинул лицо вверх. Там, маленькими ртутными лампочками, горел планетарий.

Через час, набирая в очередной рейс беженцев, в поисках глотка чая я сунулся в дверь с наклейкой «Служебное помещение». Там, на диване, в центре незнакомой компании, сидел Саша. Ему было весело. Увидев меня, Александр посерьёзнел.

— Слышь!? Мы тут выяснили, кто виноват. Никто из нас не виноват. Ни я, ни ты. Проводник виноват. Этот гондон сказал мне вас не дождаться.

Мне оставалось только кисло улыбнуться в ответ.

На следующий день я имел возможность немного расспросить об Александре у начальника конвоя. Тот был свидетелем нашей вчерашней стычки. Оказалось, что Саша серьёзно воевал в четырнадцатом и пятнадцатом годах, был тяжело контужен. Дважды.

— Ты не обижайся. Саня — мужик героический. Контузии. Что поделаешь… — примирительно улыбался начальник.

— Тогда понятно. Ясно… ну конечно, какие могут быть обиды… — согласился я.

Виктор

Он сделал несколько шагов от «Газели» и остался стоять поодаль, прижимая растопыренной ладонью к правому боку свою «добычу» — две пачки соды и литровую бутылку подсолнечного масла. Я понял, что пришло время пообщаться. Гуманитарка почти закончилась, и народ, толпившийся вокруг машин конвоя, быстро редел. Я вылез из кунга и «случайно» встал рядом.

Михаил Манченко за раздачей гуманитарии. Фото из архива ТЫЛа-22.


— Вы чего-то ещё хотели?

Это был миниатюрный человечек лет пятидесяти. Чуть выше полутора метров ростом, щуплый, с костистым лицом и крючковатым профилем. «Синий воробей», — подумал я. Синий, потому что на нём были выцветшая до небесно-голубого заводская роба и вязаная, с советской олимпийской символикой, тоже когда-то синяя, лыжная шапочка. Синеву одежды усугубляли идеально выскобленные широкие скулы и стариковские прожилки носа.

— Нет. Я уже всё взял. Я два раза подходил. Мы с женой подходили. Полная такая, помните? — отозвался он, переминаясь с ноги на ногу. Казалось, «воробей» чем-то встревожен.

— Да, помню. Ваша супруга ещё про СИМ-карты спрашивала, — подтвердил я. Мне на самом деле запомнилась эта семейная пара — жизнедеятельный, приземистый «колобок» в зелёной болонье и флегматичный «мальчик-с-пальчик» в голубом. Они подошли в самом начале раздачи помощи и унесли несколько тяжёлых пакетов. Сперва «колобчиха» навьючила мужа, потом обвесилась сама. Женщина вела себя бойко и сыпала вопросами.

— Верно, спрашивала, — чему-то усмехнулся он.

Мужчина стал смотреть себе под ноги, будто изучая грубые рабочие ботинки. У меня образовалась минута осмотреться вокруг. Небо ещё было светлым, но городское предместье быстро драпировалось в серое. За посёлком, на заходящем солнце горели осколками оконных стёкол закопчённые многоэтажки Мариуполя.

— Как думаете, а «Азовсталь» восстановят? — осмелился «воробей».

— Конечно. Без сомнения, восстановят, — уверенно заявил я.

— Разбомбили завод… Думаете, восстановят? Не верится… Разрушен, дотла разрушен…

Не верится, что такое возможно восстановить, — маленький человечек смотрел прямо перед собой. Подумалось, что он принимает меня за официального представителя новых властей и считает немалым риском высказывать сомнения в успешном будущем вместе с Россией.

— Восстановят — повторил я.

Он пожал плечами. Я понял, что требуется новый «заход».

— Вас как зовут?

— Виктор, — представился он.

— Михаил, — протянул руку я.

Виктор ответил свободной левой. Его ладонь показалась мне сухой и холодной.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары