— Так! — голос Саши быстро набирал командные обороты. — Внимательно! Наблюдаем за вторыми этажами и чердаками! — указал он в сторону домов. — Если бликанёт — сразу на пол и из машины, ползком к деревьям.
— А разве боевая оптика бликует? — засомневался я.
Саша обиделся.
— Ты угораешь? Ещё как бликует! Когда начнётся — не до этой хуйни будет, бликует — не бликует… Так, так, так, — зачастил он, вжимая голову в плечи. — Сидим… Отработка пойдёт — выскакиваем. Через поле не поеду, я ебал, там мины, стопудово!
Я попробовал пошевелить ногами и убедился, что если начнётся, то лично мне суетиться не стоит.
Пока я терзался сомнениями в возможности экстренной эвакуации, Саша неожиданно развил бешеную деятельность. Крутясь на водительском месте как краб, он бросился наводить порядок в салоне автомобиля. Одновременно с уборкой Саша лихорадочно набивал патронами дополнительный магазин, нахлобучил каску, проверил ножи и фонарик, прогнал предохранитель автомата до положения для одиночного огня и обратно, подтянул бронежилет, полностью опустил стекло со своей стороны и выставил наружу ствол — устроился отстреливаться.
При всём этом рот его не закрывался: он, непрерывно жестикулируя, объяснял мне и своему соседу, из какого сектора вероятнее всего начнётся обстрел и какими средствами поражения будет воздействовать на нас противник. Буквально через пару минут салон автомобиля имел идеально опрятный вид. Саша даже успел протереть тряпочкой приборную панель и руль. Нетронутыми остались только я и пёс. Волонтёр, сидящий рядом с Сашей, заметно припух. А вот я удивлён не был. С Александром не происходило ничего особенного — с ним случился типичный приступ «боевой чесотки». «Хорошо, что не впал в ступор. Ступор хуже», — промелькнуло у меня в голове.
Однако и у «чесотки» выяснились свои, довольно серьёзные, минусы. Саша достал из разгрузки две «эфки» и принялся вкручивать в них взрыватели. Я понял, что самое время выползти из машины, размять ноги. В момент, когда Саша закончил с гранатами, колонна тронулась. Саша протяжно выдохнул, сложил «лимонки» на сиденье, у себя в паху, и выжал первую передачу.
Весь день миссия объезжала окраины Мариуполя, раздавая местным жителям еду, медикаменты и прочие необходимые для выживания в развалинах вещи. По ходу движения я пересел от Саши обратно в «Газель». Расстались по-английски — подружиться не успели. К вечеру, когда солнце и канонада начали уставать, мы легли на обратный курс. Он включал в себя пригород под названием Талаковка, куда конвой должен был доставить какие-то документы в местное отделение «Донецкой Республики». Как это часто бывает на войне, в последнем пункте маршрута ничего не закончилось, а всё только началось. Рядом с небольшим одноэтажным зданием бывшего автовокзала мы встретили толпу мужчин. Сам вокзал оказался битком набит их детьми, женщинами и стариками. Это были беженцы из Мариуполя, которых не довезли до пункта временного размещения по причине разрушенного моста и поломки автобусов. Несчастных было около ста пятидесяти душ. Местные сотрудники «Донецкой Республики» растерялись и не понимали, что делать с околевающими на ночном дубаке «чоловтками» и их голодными семьями. Наш командир проявил самообладание и начальственную хватку. Он быстро сориентировался и распорядился вывозить людей в Сартану автотранспортом конвоя. Там, по его сведениям, ещё должны были оставаться свободные места в пунктах приёма беженцев.
При формировании колонны и рассадке людей по машинам возникли непредвиденные сложности: семьи наотрез отказывались разделяться. Уезжать разными рейсами беженцы не соглашались категорически. Пришлось уговаривать ехать в разных экипажах, но в одной колонне.
Как оказалось, умудрённые горьким опытом люди были совершенно правы: потерять друг друга в этом адском бардаке было делом одной минуты.
Толпа находилась в прострации и была абсолютно дезориентирована. Раздавались вопросы: «А Киев взят? А Харьков?» Узнавая, что ещё не взяты, несчастные скорее удивлялись, чем радовались или огорчались. Группа мужчин призывного возраста интересовалась, заберут ли их теперь в российскую армию. Выслушав наши сомнения в возможности их призыва, большинство просияло, хотя нашлись и разочарованные. Не все беженцы даже понимали, на чьей, украинской или российской, стороне они сейчас находятся. Мы с девушкой Соней — героическим водителем «Газели» — невольно подслушали разговор пассажиров нашего первого рейса, не подозревавших, что при незаведённом двигателе в кабине отлично слышно, о чём они говорят в кунге. «Это вообще которые? — взволнованный женский голос. — Наши? Чи не наши?» Кто для этих загнанных людей были «нашими», мы даже не догадывались.
Головной машиной колонны назначили Сашину. К нему посадили проводника, щуплого парнишку в спецовке «Азовсталь», единственного среди местных, знавшего, куда надо ехать. Мы с Соней, не ожидая проблем, шли замыкающими. В нашем грузовом отсеке разместилось шестеро пожилых людей и две старухи в инвалидных креслах-каталках.