Книга живых

Казалось бы, нас столкнули с магистрального курса — и мы пошли в тупик. Но это не так. Придерживаясь либеральной концепции, Россия вместе с Европой и Америкой устремилась бы к пропасти — не только экономической, но и политической, моральной. Она просто не успела вслед за другими развитыми странами набрать нужную скорость. Конечно, пропасть — это понятие аллегоричное. Хотя высшая цель для либералов в экономике — прибыль. Производство — там, где его выгодней развивать. Люди не нужны. Для России с ее климатом достаточно тридцати миллионов населения — обслуживать трубу: гнать на экспорт газ и нефть, валить лес. Об этом еще в девяностые говорили молодые либералы. А куда девать остальные сто миллионов? Пусть сидят на продовольственных карточках? Но человек не скот. Он должен развиваться, к чему-то стремиться, его не устроит финал с пищевой трубкой во рту и очками виртуальной реальности на глазах. Даже в Америке — казалось бы, совершенно либеральной стране — многие понимают, что к чему. Трамп — сила, которую выбрало белое большинство. Фермеры, промышленники. От либеральной модели они возвращаются к национальному приоритету Штатов. Так что борьба с ней разворачивается не только в России. Либеральная модель показала свою несостоятельность и во время кризисов.

Конечно, некоторые страны этой моделью воспользовались. Например, тот же Китай. За счет дешевой рабочей силы там создали свою экономику. Молодцы. Но больше не хотят быть мастерской для всего мира. Начали ориентироваться на собственное потребление: уровень жизни населения подтянулся. Тоже строят замкнутую, самодостаточную систему. Это мы по дурости куда-то лезли. Нас пнули — и теперь задумываемся о своем производстве, обороне… Покупать все — от детских трусов до автомобилей — конечно, проще. Но это дорога в никуда. Она ведет к окончательному уничтожению русского народа как суперэтноса. Полной деградации.

Однако какое-то высшее провидение открывает перед нами правильный путь — евразийство. Мы сможем идти вперед как народ и расти не только в материальном, но и в духовном плане».

Дубравин остановился. Записал эти мысли. И опять стал ходить по кабинету, разглядывая корешки книг в шкафу: «Теперь понятны и последние инициативы Путина по изменениям в Конституции. В смысле движения по новому пути они выглядят вполне логичными. Когда международные законы становились выше наших, мы утрачивали суверенитет. Вынуждены были выполнять кабальные договоры. Отказ от такого принципа — очень важный шаг на базовом уровне. Мы заявляем о себе в качестве самостоятельной страны, которой больше не приказывают всякие МВФ. Что касается усиления роли парламента, Путин не уменьшает, а укрепляет свою власть. Часть ответственности переносит на депутатов, которым предстоит утверждать правительство.

Сегодня, когда принята новая Конституция, нам понятно, что круг замкнулся окончательно. Россия осталась империей. А империи могут управляться только императорами. Какое бы название они ни носили. Курс наш на ближайшие десятилетия определен окончательно и бесповоротно.

Ну, что ж, в истории такое случалось не раз. Вспомним Францию, которая после буржуазно-демократических революций становилась империей. И при Наполеоне I, а затем при Наполеоне III. Сегодня вопрос только в одном: чем этот путь закончится? И чем кончит новый император? Как Сталин? Как Хрущев? Как Брежнев? Или как Каддафи? Или как Николай II? Время покажет. Этого не знает никто».

— Ну да ладно! — пробормотал Александр, снова усаживаясь за послание. — Как странно получается. Амантая нет. А я как будто с ним разговариваю и вижу его перед собой. Да, пока мы помним, пока есть его труд, его мысли, — он живой. «Ты живой, Аман? — спросил он сам себя. И сам же ответил: — Живой! В этих строках ты весь. Ищешь правду».