Книга жизни

Страничка воспоминания. Мы, студенты, поехали в Агдам для сбора фольклорных материалов, Жили в общежитии школы-интерната. Как-то в один из воскресных дней отправились на прогулку в лес, расположенный напротив Степанакерта. Вечером, перейдя через реку, мы заехали в Степанакерт. Вдоль ущелья тянулись огороды. На картофельном поле, вдоль дороги работали две-три девушки армянки. Мы что-то спросили у них, пошутили. Они поинтересовались, кто мы, откуда приехали, куда направляемся. Потом, смеясь, ухватили меня: "Ты хороший парень, оставайся с нами, пусть эти "старушки" отправляются без тебя" (Они-то сами были всего на три-четыре года моложе наших "старух"), "Вы не ошиблись, - подхватил я шутку, - я старый опытный картофелевод".

Прошли годы, но как-то случилось, что воспоминания о тех прекрасных, веселых девушках, об их озорных шутках не изгладились из моей памяти, не исчезли под ворохом лет, - я их помню до сих пор, хотя наверно, им уже много лет, они, пожалуй, обзавелись семьями, детьми.

Наверно, помню еще и потому, что в этих шутках была естественность и чистота, свойственная этим горам, была непосредственность, свойственная долгим годам совместной жизни наших народов.

Я вспоминаю своих друзей, живущих в Степанакерте: проректора Степанакертского педагогического института, доктора филологических наук, автора ряда интересных работ по нашей литературе, Наджафа Кулиева, участника Великой Отечественной войны, лишившегося в боях руки, профессора того же института, глубокого знатока прошлого и настоящего Карабаха Назима Ахундова; ученого-историка, автора серьезного исторического романа Шахлара Гасаноглы; поэта Энвера Ахмеда; нашего армянского друга, в одно время с нами учившегося в университете на азербайджанском языке, Арарата Григоряна и других...

Вспоминаются отдельные люди, а за ними непохожие друг на друга, сложные человеческие судьбы.

* * *

В лево от дороги расположен мраморный завод. Я не могу спокойно говорить об этом заводе, хотя понимаю, что он дает республике ценный строительный материал, не кажется, это не просто мраморный завод, а некий червь гложет душу гор. Или будто чья-то жестокая пила день и ночь пытается перепилить ствол дерева, на ветке которого золотым яблоком взошла Шуша... По мере приближения к Шуше, по мере того, как все отчетливее видны крепостные стены и "Ворота Гянджи", будто раскрытыми глазами "смотрящие" на карабахские низины, по мере того, как во всю ширь распахиваются карабахские дали, сердце захлестывает странное смятение. Эта ширь, эта высь, на которую ты взобрался, эта красоте вокруг усугубляют смятение: трудно поверить, что так просто, без особых усилий, можно попасть в "райские кущи"...

Каждый раз, когда по горному серпантину еду в Шушу, непроизвольно мне вспоминаются строки Наби Хазри, положенные на музыку;

Как тянутся в горы пути и дороги,

В цветущие кущи - крутые дороги...

Останавливаешься на одном из этих поворотов, чтобы перевести дух, окидываешь взглядом эти прижавшиеся друг к другу цепи гор, заглядываешь в бездонные ущелья, погружаешься в этот прекрасный и величавый мир - и вспоминаются старинные, то лукавые, то печальные карабахские баяты:

Занялась заря огнем,

В Карабахе - Ханский дом.

Между двух грудей забыться б

Сердцу беспечальным сном...

Над Тертером дом у них.

Одеяло на двоих.

Мне бы с милою обняться,

Пусть бросает в пот двоих.

Карабах...

Что за кара, Карабах?

Будь же проклят лиходей,

Карабах совсем зачах...

Скала Эрим-гапди (Мой муж вернулся). Красавицы Шуши, похожие на прекрасных лебедей, с этой скалы смотрели на петляющие дороги - здесь они ожидали своих желанных, которые ездили на отхожий промысел, работу в низине или на ратные дела. Когда подъезжавшие к Шуше преодолевали последний поворот, женщины узнавали своих мужей и с радостью восклицали: "Мой муж вернулся!".

В этих словах время сохранило свидетельство женской верности, преданности! Об этой верности прекрасно написал в своих стихах поэт Мамед Араз.