Книга жизни [сборник]

Новоселов сунул пакет за пазуху, рванулся к двери.

Дома сунул деньги подальше. Когда приедет эта, он бросит их в ее бесстыжую рожу. А сам к этим деньгам даже не притронется, ни рубля не возьмет, если даже умирать будет с голоду.

Затихшая было боль в душе, после разговора со Смольниковым, напомнила о себе вновь, все думы Новоселова были о Марии, хотя в мыслях он ее называл «эта». Вот эта, мол, приедет, вот эта еще покается…

Но вскоре мысли о Марии отошли на второй план – Эльвире Петровне стало хуже.

Чтобы не мотаться с женой, Новоселов сам съездил в райцентр. В районной больнице сказали: вези в город, мы тут ничем не поможем.

И снова сборы в дорогу, хорошо у Смольникова связи, хоть с билетами на самолет не было проблемы, а то неизвестно, сколько бы прождали в райцентре.

В городе жену продержали в больнице дней десять, брали анализы, что-то кололи. Потом Новоселова позвали к заведующей, и та сказала, что надежды на выздоровление нет. «Мы бессильны, вам бы отвезти ее за границу. Наш главный хирург проходит в тамошней клинике стажировку, вчера звонил, мы спросили насчет вашей жены, они согласны ее принять, но понадобится определенная сумма, на дорогу и на операцию. Сто процентов гарантии дать нельзя, но надежда есть…»

Новоселов выслушал все это молча, не изменившись в лице, и спросил, какая, мол, сумма. Та сказала, конечно, в долларах. И Новоселов еще в кабинете заведующей начал переводить эту сумму в рубли, но сбился. Не смог сосчитать и во дворе больницы, и в автобусе, все никак не мог сосредоточиться, выходили то миллионы, то миллиарды. И только в гостинице с карандашом в руке наконец-то вывел нужную сумму. И словно гвоздь в гроб жены вогнал. Потому что таких денег, продай он даже дом, ему было не собрать.

Новоселов то сидел, стиснув ладонями голову, то вскакивал и начинал метаться по комнате – он был на грани отчаяния, когда вспомнил о деньгах Марии. Есть деньги, есть!

Надо завтра же вылететь за ними. Как он забыл о них! Новоселов чувствовал себя так, словно жена уже выздоровела и все неприятности позади. И вдруг его лицо, потеряв улыбку, закаменело в гримасе – ведь это же грязные сволочные деньги. «Грязные, грязные», – повторял он, будто убеждал самого себя.

Новоселов понимал, что эти деньги – единственное, что еще может помочь жене. Но взять их, значит, по мнению Новоселова, согласиться с той жизнью, которую вела дочь, согласиться с тем, что она стала шлюхой…

После бессонной ночи, как бы итогом его ночных размышлений, итогом страдания от неразрешимости вопроса, явилась фраза, которую он воскликнул, подняв руки:

– Боже, да лучше бы этих денег не было!

При очередном посещении больницы его снова пригласили к заведующей, и та спросила, имеется ли у Новоселова надлежащая сумма. И получив категорическое «Нет!» – сказала:

– Через два дня мы вашу жену выписываем. Помочь ей может только чудо.

Через два дня Новоселов – на него страшно было смотреть, он сильно похудел, поседел, глаза ввалились и имели лихорадочный блеск – заехал за женой на такси, и они сразу же из больницы отправились в аэропорт.

И потекли дни. Эльвире Петровне становилось все хуже и хуже, она передвигалась с трудом. А вскоре могла подняться с кровати только с чужой помощью.

Когда ей стало совсем плохо, и она уже не вставала с кровати, приехала Мария. Новоселов, увидев входившую, сначала принял ее за медсестру, которая приходила делать обезболивающие уколы. Но тут же узнал, кто. Узнал и не двинулся с места. Сколько раз он представлял, как бросит дочери в лицо деньги и вытолкает ее из дома, но сейчас продолжал равнодушно сидеть, словно Мария давно жила с ними и выходила во двор за какой-нибудь надобностью.

– Здравствуй, папа, – дочь скинула шубку и прошла в комнату к матери.

«Смольников, – вяло подумал Новоселов, – он растрепался. И что суется человек?»

С самого приезда Марии между Новоселовым и дочерью сложились особые отношения, они ни о чем не говорили, лишь по необходимости перебрасывались отдельными фразами.

По поведению Марии Новоселов понял, что Смольников проговорился про его посещение клуба в Москве. Да это и к лучшему. Не надо было выяснять отношения.

Когда Эльвире Петровне уже стало трудно говорить, она попросила дочь и мужа подойти к ней поближе:

– Не знаю, какая кошка между вами пробежала… Да вы и не скажете… Чую только нехорошее… так вот… перед самой смертью моей… тут вот и помиритесь…

– Да мы и не ругались, – притронулся Новоселов до жениной руки.

– Не обманывай меня…

– Ну хорошо, считай, что мы помирились. Правда, Мария?

– Помирились мы, мама.

– Ну и слава богу… помните… смертью моей мир ваш скреплен… – Эльвира Петровна устало закрыла глаза.

К утру ее не стало.

На похоронах Мария зашлась в рыданиях, а Новоселов не пролил ни слезинки, он словно закаменел. И после, на поминках, сидел, никого не видя и не слыша…

А когда все разошлись, достал сверток с деньгами, бросил на пол:

– Забери свои грязные деньги.