Уже после первого дня допросов из того, что было признано, можно было нарисовать картину, уже порождающую ужас. Мало того, что они бесчестили собственные праздники, такие как шаббат, и ели запрещенные иудеям блюда, то еще и прелюбодействовали, в одинаковой степени и мужчины, и женщины, по согласию и с ведома супругов своих. Самым центром этой ереси считается семейство Шоров и его глава – Элиша Шор, который был обвинен в поддержании близких отношений со своей невесткой. Похоже, что последние обвинения вызвали огромное смятение, так что жены обвиняемых массово покинули их, требуя разводов.
Раввины понимают, что им следует остановить секту и ее грязные занятия, которые могут выставлять в нехорошем свете богобоязненных иудеев, и потому они решились на крайне суровый шаг – они наложили проклятие, или же херем, на Яакова Франка. Секта подлежит преследованию, а изучение Зоара и Каббалы, столь опасное для неподготовленных умов, было запрещено вплоть до завершения учащимся сорокового года жизни. Всякий, кто верит в Шабтая Цви и его пророков: Барухию или Натана из Газы, становится проклятым. Проклятым запрещено исполнять какие-либо публичные функции, их жены и дочери должны считаться наложницами, а их дети – незаконнорожденными. Не разрешается принимать их в своих домах или кормить их лошадей. Всякий иудей обязан незамедлительно сообщать, когда такого где-нибудь заметит.
Все это подтвердил Сейм Четырех Земель в Константинове.
Постановление о проклятии быстро оглашено по территории, и теперь у нас имеются донесения, что эти сабсачвинники, как называет их народ, повсеместно преследуются. На них нападают в их собственных домах, их избивают, их священные книги у них отбираются и уничтожаются.
Говорят, что схваченным мужчинам сбривают половину бороды в знак того, что они ни иудеи, ни христиане, а люди, что находятся между религиями. Так что мы имеем здесь самые истинные преследования, и этот удар, нанесенный иудейской ереси, похоже, уже не позволит ей подняться. Впрочем, ее предводитель отправился в Турцию и, опасаясь за собственную жизнь, наверное, сюда уже не вернется.
- А жаль, - вырывается у епископа. – Был бы какой-то шанс, что он их в действительности обратит в истинную веру.
Пикульский взглядом пропускает всяческие выражения вежливости, после чего дает письмо епископу на подпись. Он посыпает чернила песком и уже про себя составляет собственное письмо, которое будет посчитано ему за наглость, но ведь ксёндзу Пикульскому тоже важно добро Церкви, потому он идет к себе и пишет собственное письмо нунцию, которое он вышлет в Варшаву с тем же самым посланцем. Среди всего прочего, в нем написано: