Книги Яакововы

Лейб Крыса из Надворной

Лейбка Шайнович Рабинович и Мошко Давидович из Бжезан

Гершко Шмулевич и Ицек Мотылёвич из Буска

Нутка Фалек Мейерович, прозванный Старым Фалеком

Мошек Лейбка Абрамович и его сын Янкель из Лянцкоруни

Элиша Шор из Рогатина с многочисленным семейством

Лейбка Гершко из Сатанова

Мошко Израилевич с сыном Йоськом из Надворной

Мойжеш Аронович из Львова

Нахман из Буска

Зелик с сыном Лейбком и Лейбко Шмулёвич.

 

Епископ настолько устал, что голова его склоняется к листу бумаги; а после фамилии "Шмулёвич" вообще падает на него, и светлый епископский висок пятнает чернило с имени "Зелик"...

А тем временем...

 

Все упомянутые епископом, все до одного, а так же те, которых он не дописал, сидят теперь у некоего Берка, в его доме в Каменце. Стоит конец февраля, пронзительный холод крадется в помещение из всех щелей, и их здесь много.

- Хорошо он сделал, что отсюда в Турцию убрался, поскольку это какой же шум здесь получился, - говорит Лейбко Шмулёвич Крысе, имея в виду Яакова.

Крыса на это:

- А мне кажется, что он обязан быть здесь с нами. Возможно, он сбежал, как говорят некоторые.

- И что с того, пускай себе говорят. Важно, чтобы доходили письма, ведь он сейчас за рекой, в Хотине. Польша, Турция... Какая тут граница? Важно, чтобы он не терял там, у турков, свое время, но давал нам указания, что и как мы обязаны говорить и поступать.

- Как будто бы мы сами не знаем, - бурчит Крыса.

Теперь, когда голоса затихают, поднимается Шлёмо Шор, который прибыл сюда только что; сама его фигура пробуждает уважение.

- Так вот, епископ настроен в отношении нас хорошо. Он проэкзаменовал нас троих, моего брата, Нахмана и меня. Все мы были освобождены из ареста и выпущены по домам. Конец нашим мытарствам. И состоится диспут между нами и теми. Столько нам удалось выдрать.

Поднимается гвалт, который Шор успокаивает и указывает на Моше из Подгаец в меховой шубе. Тот с трудом поднимается и говорит:

- Чтобы все сталось по-нашему, нам четко необходимо стоять на двух истинных вещах: что мы верим в Троицу, являющуюся единым Богом в трех лицах, и ни в какие дискуссии по этой теме не вступать, кто там в той Троице и так далее, а еще, что мы раз и навсегда отбрасываем Талмуд как источник ошибок и кощунств. И это все. Только и всего.

Все молча расходятся, шаркая ногами по опилкам, которыми посыпан пол.

Как исполняются пророчества мачехи Гитли

 

Когда в Лянцкоруни начался гвалт и арестовали всех мужчин, Гитля особо не пострадала. На ночь обеих "стражниц" приютила Хая, за которой тут же прибыл муж и забрал всех домой. Хая, которой еще несколько часов назад торжественно целовали грудь, теперь больше походила на домохозяйку – приготовила им обеим постели, накормила кислым молоком.

- Детка моя дорогая, нечего тебе здесь делать, - сказала она Гитле, садясь рядом с ней на кровати и гладя ее по щеке. – Беги отсюда, езжай во Львов и попроси у отца прощения. Он примет тебя.

На следующий день дала им по паре грошей, и обе девицы покинули ее дом. Сразу же после этого они разошлись в противоположные стороны, не сказав одна другой ни слова (туда, куда пошла Гитля, на снегу были видны следы крови). Гитля вывернула шубу и направилась в сторону дороги. Она попыталась добраться до Львова на попутных санях, но не по причине отца, но потому, что там, возможно, будет Господин.

В начале февраля Гитля уже во Львове, но она не смеет показаться отцу на глаза. Как-то раз она видит его украдкой, как он идет в общину, поближе к стене, сгорбившийся и старый; Пинкас ставит мелкие шажки и что-то говорит сам себе. Гитле делается его жаль, тем не менее, с места она не трогается. Идет к сестре покойной матери, живущей возле синагоги, но та уже знает, что произошло, так что закрывает двери перед носом девицы. Гитля слышит через закрытую дверь, как он сокрушается там над судьбой ее отца.