Книги Яакововы

Гитля стоит на углу улицы, где начинаются еврейские дома. Ветер задувает ее юбку, и катышки замороженного снега тают на ее тонких чулках. Очень скоро она протянет руку за подаянием или станет продаваться за хлеб, и все будет так, как предсказывала ее мачеха – скатится на самое дно. Потому на морозе она стоит достойно, так, по крайней мере, ей кажется. Но какой-то молодой еврей в штреймле, большой меховой шапке, даже не глядя на девушку, сует ей в руку грош, за который Гитля покупает себе теплый бублик. Постепенно она соглашается с мыслью, что выглядит словно гулящая девка, у нее взлохмаченные волосы, сама она грязная и голодная. И вдруг чувствует себя совершенно свободной. Она заходит в первый попавшийся дворик, в первый приличный дом, затем поднимается на второй этаж и стучит в первую с краю дверь.

Открывает ей высокий, сгорбленный мужчина в ночном колпаке на голове и халате, подбитом темным мехом. На носу у него очки. Перед собой он держит свечу, которая освещает его лицо с острыми чертами.

- Чего хочешь? – спрашивает он хрипловатым, низким голосом и инстинктивно ищет в кармане мелочь на милостыню.

- Я правнучка польского короля, - говорит ему Гитля. – Разыскиваю достойного ночлега.

                                                                  15

Как в Каменце старый минарет

превращают в колонну с Богоматерью

 

Летом 1756 года Нахман Яаков и Шлёмо Шор прибывают в Каменец словно обычные евреи, которые пришли из-за Смотричи, чтобы продавать чеснок. Нахман тащит на плечах коромысло, к которому прицеплены корзины с чесноком. Яаков, правда, ходит сейчас в бедном лапсердаке, но он не согласился на лыковые лапти, так что сейчас на нем добрые кожаные сапоги, выступающие из-под широких штанов. Он одет наполовину по-турецки, наполовину по-армянски, и на вид походит на какого-то бродягу без национальной принадлежности, которых полно вдоль всего пограничья и к которым никто особенно не приглядывается. У Шлёмо Шора, высокого и худощавого, столько достоинства на лице, что из него бодягу сделать сложно. В длинном, темном плаще и в крестьянских сапогах он походит на священника некоей неопределенной религии и пробуждает невольное почтение у людей.

Сейчас они втроем стоят возле каменецкого собора Петра и Павла, в приличных размеров толпе, которая оживленно комментирует установку скульптуры на высокой колонне. Это событие привлекло всех из окружающих деревушек, равно как с ближних и дальних улочек, а еще клиентов лавок на рынке; даже священники вышли поглядеть, как деревянный подъемный кран поднимает золотую фигуру. Только что все они разговаривали живо и громко, теперь же утихли, глядя на статую, которая вдруг начала раскачиваться, что грозит тем, что веревки порвутся, и что статуя рухнет вниз, прямо на головы собравшихся. Небольшая толпа отступает на пару шагов. Работают какие-то чужие люди, а люди шепчутся, что они из Гданьска, будто бы вся фигура была отлита в Гданьске, покрыта толстым слоем золота, и что ее целый месяц везли сюда на подводах. Саму же колонну построили еще турки, и в течение лет там был их полумесяц, поскольку она представляла собой часть мечети, в которую безбожники превратили собор. Но вот сейчас Святая Богоматерь вернулась и будет выситься над городом и головами его жителей.

Наконец-то статуя очутилась на месте. Толпа вздыхает, кто-то заводит песнопение. Теперь уже фигуру можно увидеть полностью. Богоматерь, Дева Мария, Милосердная Госпожа, Царица Мира здесь представлена как юная девушка, которая бежит легко, будто в танце, руки у нее распахнуты и подняты вверх, словно бы она всех приветствует. Сейчас она схватит тебя в объятия и прижмет к груди. Нахман задирает голову, заслоняет глаза, белое небо его слепит, и ему кажется, будто она говорит: "Идем, потанцуй со мной" или: "Играйся со мной" или же: "Дай руку". Яаков поднимает ладонь вверх и указывает им фигуру, совершенно зря, все здесь, чтобы осматривать ее. Только Нахман знает, что Яаков желает сказать: это Дева, это святая Шехина, божественное присутствие в темном мире. И вот тут из-за туч выглядывает солнце, совершенно неожиданно, потому что небо было нахмурено с утра, и его лучи бьют в скульптуру, и тогда все это гданьское золото вспыхивает, словно второе солнце, внезапно на площади перед собором в Каменце делается светло: свет этот свежий, радостный, и Дева, что бежит по небу, становится чистейшим добром, как кто-то, кто нисходит к людям, чтобы дать им надежду: все будет хорошо. Народ согласно вздыхает, восхищенный этим фейерверком сияния: Святая Дева. Люди щурят глаза и падают на колени перед этим явным доказательством чуда. Это знамение, знамение, повторяют все, толпа на коленях, и они, трое, тоже. А у Нахмана глаза наполнены слезами, и его взволнованность передается другим. Чудо - это чудо, и никак не связано ни с какой религией.