Книги Яакововы

Раввины абсолютно проигрывали дебаты в Каменце, а все потому, что никто не желает слушать их запутанных объяснений, в то время как обвинения столь простые и меткие. Героем становится реб Крыса из Надворной, когда ему удается осмеять Талмуд. Он поднимается и поднимает палец вверх.

- Почему это вол хвост имеет? – спрашивает он.

Зал замолкает, заинтересованный столь глупым вопросом.

- Что это за священная книга, раз в ней задаются такие вопросы? – продолжает Крыса, его палец теперь указывает на раввинов. – Талмуд! – выкрикивает он через мгновение.

Зал взрывается хохотом. Смех уносится под судебные своды, не привыкшие к такому проявлению взрывов радости.

- А каким будет талмудический ответ? – спрашивает Крыса на изуродованном лице которого выступил румянец, и вновь снижает голос. – Потому что он обязан отгонять мух! – с триумфом отвечает он сам себе.

И снова смех.

Требования раввинов, чтобы противоталмудистов исключили из синагоги, чтобы для них назначили какую-то иную, чем еврейскую, одежду, и чтобы они вообще больше евреями не назывались, тоже кажутся смешными. Консисторский суд со свойственной себе серьезностью отвергает это требование, поскольку не имеет силы по данному вопросу ничего сказать: кто может называться евреем, а кто – нет.

Когда же рассматривается вопрос лянцкоруньских обвинений, суд вообще уходит от того, чтобы занять какую-либо позицию. Ведь уже было следствие, и оно не показало ничего предрассудительного в пении и плясках за закрытыми дверями. Каждый имеет право молиться так, как считает. И танцевать с женщиной, даже если у нее обнажена грудь. Впрочем, того, что там имелись какие-то обнаженные женщины, следствие не доказало.

Потом внимание людей переключается на процесс против евреев-фальшивомонетчиков. Некий Лейба Гдалович и его подмастерье, Хашко Шлёмович, чеканили фальшивые монеты. Подмастерье признали невиновным, а вот мастера Пдаловича осудили на лишение головы и четвертование трупа. Штамп для чеканки монеты перед казнью торжественно сожгли и разбили на кусочки. После того виновному, в соответствии с приговором, отрубили голову, тело четвертовали и прибили к виселице. Голову же насадили на кол.

Все это никак не помогло раввинам. В течение последних дней проведения диспута они украдкой пробирались под стенами домов, поскольку нелюбовь к ним сделалась всеобщей.

Консисторский суд должен был рассматривать и дела поменьше. Одно из них возмутило каменецких христиан, потому что еврей, торгующий с крестьянами, Хеншия из Лянцкоруни, оскорбил в ссоре Базилия Кнеша, мужика, который обвинил иудея в том, что тот с сабсачвинниками держит, заявляя, будто бы тот крест носит на обратной от брюха стороне. За это святотатство Хеншия был осужден на сто ударов кнутом в четырех порциях, в различных частях города, чтобы как можно больше людей смогло увидеть исполнение наказания.

Точно такое же наказание получил и Гершом, который начал волнения в Лянцкоруни, и с которого все и началось.

А еще консисторский суд вместе с епископом Дембовским порекомендовал, чтобы владельцы имений, в которых находятся противоталмудисты, взяли бы над ними опеку.

Главный приговор прочитали и тут же утвердили его к исполнению.

Противотапмудистов суд освободил от всяческих обвинений, помимо того, присудил раввинам заплатить пять тысяч злотых на судебные расходы и в качестве вознаграждения убытков побитым и обворованным в драках противоталмудистам, а вдобавок – сто пятьдесят два червонных злотых на ремонт башни костела в Каменце в счет наказания. Талмуд же, как книга лживая и вредная, во всей Подолии должен был быть сожжен.

После прочтения приговора воцарилась тишина, как будто бы церковная сторона сама была смущена собственной суровостью, когда же толмач перевел слова приговора раввинам, с их лавки поднялся крик и вопли. Им было приказано успокоиться, так как сейчас они пробуждали лишь конфузию, а не сочувствие. Сами себе виноваты. Суд они покидали в возмущенном молчании, бурча себе то-то под нос.

 

Моливда, все еще восхищенный собственным возвратом в страну, тоже чувствует, будто бы все изменилось. Иногда его развлекает то, что он умеет что-то предсказать, тогда он глядит в небо; на равнинах его как будто бы больше, он действует, словно зеркало-линза: собирает в себе все образы в один единственный и отражает землю в виде фрески, где все происходит одновременно, и где видны тропы будущих событий. Тому, кто умеет глядеть, достаточно только поднять голову – и тогда все увидит на небе.

Когда за ним приехали Яаков с Нахманом, чтобы он возвращался с ними в Польшу, Моливду это предложение даже не застало врасплох. Колебание изображал исключительно из вежливости. Но истина была такова, что вид Яакова, когда тот соскакивал с коня характерным турецким способом, с размахом, неожиданно пробудил в Моливде по-настоящему мальчишескую радость от близящегося рискованного приключения.

О сожжении Талмудов