Книги Яакововы

Кто же такая Хая? И неужели она двойная? Когда утром она идет через кухню и несет миску с луком, когда стирает ладонью пот из-под черных бровей, морщит кожу на лбу, на котором появляется вертикальная борозда – она домохозяйка, старшая дочь, которая взяла на себя обязанности матери. Когда он идет, то стучит башмаками, и ее слышно во всем ломе, эта Хая дневная, солнечная. Во время молитв она становится зогерке, подсказчицей, которая помогает не умеющим читать или не столь умелым в чтении женщинам сориентироваться во время богослужения, какую молитву именно сейчас следует проговорить. Она умеет быть властной. Хмурыми бровями она гасит всяческое непослушание. Даже отец опасается ее быстрых шагов, ее покрикиваний, когда она учит детей дисциплине, когда спорит с возчиком, который привез муку с мельницы, а два мешка оказались дырявыми; и ее гнева, когда она начинает бросаться тарелками к отчаянию прислуги. Как такое случилось, что Хае столько разрешено?

В Книге Зоар говорится: все женщины на земле находятся в тайне Шехины. Только лишь благодаря этому можно понять, как Хая становится мрачной, небрежно одетой, женщиной с распущенными волосами, с отсутствующим взглядом. Ее лицо в одно мгновение стареет, словно трещины появляются на нем морщины, она сводит брови, сжимает губы. Уже сделалось темно, и дом распался на пятна света, идущего от масляных ламп и свечей. С лица Хаи исчезают ее черты, у Хаи уже нет сердитых глаз, теперь их прикрывают тяжелые веки, лицо ее опухает, обвисает, делается уродливым, будто лицо старой и больной женщины. Хая босая, а шаги ее делаются тяжелыми, когда она движется через сени в комнату, где ее уже ожидают. Она касается стен пальцами, словно бы и вправду была Девой без Глаз. Собравшиеся окуривают помещение шалфеем и турецким зельем, делается душно, и Хая начинает говорить. Кто хотя бы раз это увидел, всегда будет чувствовать себя не в своей тарелке, видя ее днем, когда она рубит капусту.

Почему Шор дал своей любимой дочери имя Хая? И откуда он знал, что этот младенец, рожденный под утро в душной комнате, где парила вода в котелках на печи, чтобы согреть дом в морозную январскую зиму, станет его любимой дочерью, самой умной? Не потому ли, что была зачата первой, из его наилучшего семени, в расцвете сил, когда тела его самого и жены были гладкими, упругими и чистыми, незапятнанными, а их разумы были наполнены доброй верой, ничем не испорченными? А ведь девочка родилась мертвой, бездыханной, и тишина, которая наступила после драматических родов, была такой, что слышно было любой скрип. Шор перепугался, что малышка умрет. Перепугался смерти, которая наверняка уже окружала его дом. И только лишь через момент, когда повитуха применила какие-то свои зашептывания и заклинания, дитя поперхнулось и крикнуло. Так что первым словом, которое пришло ему в голову в связи с этим ребенком, было слово "хайо" – жить. Хаим – это "жизнь", только это не просто вегетация, не только телесное существование, но такое, которое позволяет молиться, мыслить и чувствовать.

- Вай-йицер ха-шем Элохим эт ха-адам афар мин ха-адама, вай-йипах бе-апав нишмат хайим, ва-йехи ха-адам ле-нефеш хайя, - процитировал Элиша, когда увидел ребенка. – Тогда-то Бог вылепил человека из праха земного и вдохнул в его ноздри дуновение жизни (нишмат хайим), из-за чего стал человек живым существом (нефеш хайя).

И вот тут-то Шор почувствовал себя словно Бог.

Формы новых букв

 

Кожа, в которую оправлена книга, новая и хорошего качества, гладкая и пахнущая. Яаков с удовольствием касается ее корешка, и тут до него доходит, что редко видит новые книжки – словно бы те, которыми следует пользоваться, обязаны быть старыми. У него тоже имеется собственная, каждый обязан иметь такую, с которой не расстаются. Но это рукопись, зачитанная копия И пришел я сегодня к источнику, которая всегда находится в его вещах; она уже увядшая, если только можно так сказать о стопке листов, сшитых нитью. Первая страница в нескольких местах повреждена, листки пожелтели от солнца, когда как-то оставил книгу на подоконнике. Какая невнимательность! Отец всегда бил его по рукам за такую небрежность.