Книги Яакововы

Книга толстая; переплетчик сильно стиснул листы, так что при раскрытии они трещат, словно слишком резко разминаемые кости, они сопротивляются ладоням. Яаков открывает ее в первом попавшемся месте и крепко держит, чтобы эта странная книга перед ним не захлопнулась, взглядом ведет по шнурочку букв справа и налево, но потом вспоминает, что нужно наоборот, слева направо, глаза его с трудом совершают это чуть ли не цирковое умение, но уже через мгновение – хотя сам он ничего не понимает – но уже находит удовольствие в этом перемещении слева направо, словно бы против течения, наперекор всему миру. Он думает, что, возможно, в этом и заключается основная штука – это другое направление перемещения, что этому ему необходимо учиться и это тренировать – жест, инициированный левой рукой, но завершенный правой; оборот вокруг, так что правое плечо отступает перед левым, а день начинается на на восходе солнца, с рассвета, чтобы потом утонуть во мраке.

Он приглядывается к формам букв и беспокоится о том, что их не запомнит. Имеется тут одна, которая напоминает "цади", и другая, что кажется похожей на "самех", а еще нечто вроде как "куф", но не до конца, лишь приближенно, неточно, возможно, что и значения здесь приблизительные и неточные, передвинутые в отношении тех, что ему известны, всего лишь на кусочек, но этого достаточно, чтобы видеть мир нерезким.

- Это их собрание гешихте⁹⁶, - говорит Шор Яакову в расстегнутой рубахе – Нечто вроде нашего Ока Яакова, обо всем понемногу, о животных, о местах, всякие басни, про духов. Написано местным рогатинским ксёндзом, можешь поверить?

Теперь Яаков присматривается к книге словно бы внимательнее.

- Я возьму тебе учителя, - говорит Элиша Шор и набивает Яакову трубку. – Не для того же мы ехали к тебе в Смирну, чтобы сейчас позволить тебе уйти. Все те люди там, в Каменце, заменяя тебя, будут спорить о своем. Ты их предводитель, хотя сам туда поехать не можешь. Но отступать тебе нельзя.

Всякий вечер Хая стоит на коленках перед отцом и натирает ему ноги каким-то вонючим соком из лука, смешанным с чем-то еще, что наполняло весь дом запахом зелий. Но это еще не все: Хая отдает ребенка женщинам, закрывается с мужчинами в отцовской комнате, и там они совещаются. Яаков поначалу удивлен этим. Это не тот вид, к которому он привык. В Турции и в Валахии женщины знают свое место, и каждый ученый человек держится от них, скорее, подальше, ибо их врожденная связь с самым низшим миром материи пропускает хаос в мир духа. У них, правоверных, так, все же, не происходит. Они, вечно в доороге, пропали, если бы не женщины.

- Ах, - говорит Элиша, как бы слыша его мысли, да если бы она была мужчиной, то была бы моим самым умным сыном.

 

Той первой ночью, по праву старинного обычая, Хая приходит в постель Яакова. Тело у нее нежное, хотя и несколько костистое, длинные бедра и шершавый холмик. Согласно обычая, общаться они должны без излишних ласк и без слов. Но Яаков долго гладит женщине слнгка выпуклый живот, всякий раз обходя ладонью ее пупок, который кажется ему горячим. Она же смело хватает своими пальцами его естество и деликатно, как бы невнимательно, ласкает его. Хае хочется знать, как осуществляется принятие турецкой веры, что у них вместо крещения, следует ли как-то приготовиться, сколько им это стоило, перешла ли жена Яакова к Измаилу, и лучше ли там женщинам, чем здесь? Действительно ли эт решение его защищает? Ил он только считает, будто бы для польских властей является неприкасаемым? И знает ли он, что для евреев – да и для нее самой – такой переход в иную веру был бы трудным. И что она ему верит, и что все Шоры пойдут за ним, если он пожелает их повести. И еще: слышал ли он все те рассказы, что ходят о нем, и что она и сама тоже распространяет их среди женщин. И, наконец, Яаков, утомленный рассказом, ложится на нее и резко в нее входит, и сразу же после того, обессиленный, опадает.

Утром Яаков с улыбкой присматривается к ней во время еды. Он видит, что Хая все время щурит глаза, из-за чего вокруг них делается сеточка мелких морщинок. Элиша собирается послать ее во Львов, к Ашеру, который перебрался туда, и который лучше всех подбирает стекла для чтения.

Хая ходит в скромных платьях, всего раз Яаков видел ее в праздничных одеждах, в первый день его преподавания здесь, когда в рогатинский бет ха-мидраш приехало множество народу из округи – тогда на серое платье она набросила голубой платок, в уши вдела сережки. А так она серьезная и спокойная.

А потом он видел неожиданную сцену нежности – когда отец поднял ладонь и гладил Хаю по щеке, а та спокойным, неспешным движением уложила голову на его груди, в волны его буйной, с проседью бороды. Непонятно почему смешавшийся, Яаков отвел взгляд.

О Крысе и его планах на будущее