Книги Якова

К тому моменту, когда князь Ежи Марцин Любомирский приехал в Оффенбах, он был уже совершенно разорен. От огромного состояния, одного из крупнейших в Польше, ничего не осталось. В последние годы он полностью посвятил себя службе королю, который оценил его отличное знание актрис и всего, что происходит за кулисами: князь Любомирский организовал в Варшаве королевский театр. К сожалению, за ним тянулась дурная слава предателя и хулигана. Сначала, еще будучи командиром крепости в Каменце, Любомирский запятнал свою шляхетскую честь, женившись без согласия родителей, своих и невесты. Брак оказался коротким и несчастливым. После развода он снова женился, но и этот брак не был прочным. Случались у него также и романы с мужчинами. Одному любовнику он подарил городок и несколько деревень. Так что, вероятно, на роль мужа Любомирский не годился. Он и сам всегда считал себя солдатом. Тактические таланты Любомирского, видимо, заметил сам прусский король Фридрих, потому что в период Силезских войн сделал его генералом. Движимый какой-то труднообъяснимой скукой, вызванной прусской муштрой, князь дезертировал из армии и собрал собственный отряд, вместе с которым нападал на вчерашних товарищей по оружию. Он, впрочем, работал на два фронта, сражаясь также и против польской армии, плюс к тому – с наслаждением предавался насилию и грабежам. Межфронтовая территория, ее восхитительная анархия, временная отмена всех человеческих и божественных законов, сожженные деревни, которые оставляют за собой войска, усеянное трупами поле битвы, возможности для мародерства, в том числе убийства себе подобных, тошнотворный запах крови, смешанный с кислой вонью перегара, – вот что стало подлинным княжеством Ежи Марцина. В конце концов поляки его поймали и за измену и бандитизм приговорили к смертной казни. За Любомирского вступились родственники, и смертный приговор заменили многолетним тюремным заключением. Однако после создания Барской конфедерации вспомнили о его талантах как командира и дали Любомирскому шанс исправить собственную репутацию. Он занимался снабжением войск Пулаского в Ясногорской крепости и сам туда наведывался.

Ежи Марцин до сих пор хорошо помнит вечер в Ченстохове, когда умерла жена этого Франка. Любомирский глядел, как неофиты выстраиваются в небольшую похоронную процессию и с разрешения коменданта крепости выходят за пределы монастыря, чтобы похоронить тело в какой-то пещере. Кажется, он никогда в жизни не видел более подавленных людей. Несчастные, помятые, посеревшие, одетые кто по-турецки, кто по-казачьи, а женщины в дешевых, аляповатых платьях, неуместных на похоронах. Тогда Любомирскому стало их жаль. Кто бы мог подумать, что он сам окажется среди них?

Князь Любомирский знал, что во время хаотичной осады Ченстоховы солдаты, хотя с заключенным общаться запрещалось, ходили к этому Франку, словно к какому-нибудь ксендзу, и он возлагал руки им на головы. Среди солдат ходило поверье, что прикосновение Якова делает их неуязвимыми в бою. Еще он помнит ту девушку, дочь Франка, молоденькую и робкую, которую отец не выпускал из башни, вероятно, опасаясь за ее честь; порой она, прикрыв прелестную головку капюшоном, пробиралась из города в монастырь.

Тогда, в этой Ченстохове, князь впал в какое-то мрачное состояние. Искренне молиться он не умел, бездумно бормотал положенные слова, и еще ему делалось не по себе от развешанных по стенам вотивных даров. А если бы с ним приключилось такое несчастье? Если бы он потерял ногу или взрыв обезобразил его лицо? Но в одном Любомирский был уверен: к таким людям, как он, Богоматерь благоволит, что не однажды уже доказывала. Она была ему словно родственница, добрая тетушка, которая поможет выбраться из любых неприятностей.

Заскучав от царившего в монастыре безделья, Любомирский каждый вечер напивался и науськивал своих унтер-офицеров на молодую дочь заключенного. Однажды, поддавшись приступу пьяной щедрости, устав от этого места, в котором князь чувствовал себя не менее узником, чем тот, настоящий – чудак-еврей, подарил неофитам корзину провизии, с трудом добытой в городе, и бочку довольно посредственного вина из монастырских подвалов. Франк прислал в ответ любезное письмо с благодарностью и красивый турецкий нож с серебряной рукоятью, инкрустированной бирюзой, – подарок гораздо более ценный, чем корзина с едой и кислое вино. Этот нож Любомирский куда-то задевал, но потом, когда попал в беду и оказался в Вене, вдруг о нем вспомнил.