Книги Якова

После падения Ясногорской крепости он вернулся в Варшаву. Говорили, что на Разделительном сейме[214] князь сам, лично, отодвинул Рейтана, а позже даже чертил новые границы Польского королевства, обрубленного и увечного. Поэтому вскоре все варшавские знакомые, завидев Любомирского, начали переходить на другую сторону улицы. А он в охваченной хаосом столице вел бурную жизнь, просаживая остатки состояния и одалживая огромные суммы. Пил, играл в карты – его именовали вошедшим недавно в моду словом «либертин», хотя ведь князь до последнего держался заодно с ультракатоликами. В опубликованном в 1781 году списке долгов Любомирского оказалось более ста имен кредиторов. Они скрупулезно подсчитали гигантскую сумму: два миллиона шестьсот девяносто девять тысяч двести девяносто девять польских злотых. Ежи Марцин стал банкротом – возможно, крупнейшим в Европе. Несколько лет спустя от одной из своих знакомых, старой Коссаковской, Любомирский узнал, что двор Якова Франка переехал в Оффенбах.

И вдруг этот нож с инкрустацией из бирюзы, то ли потерянный, то ли подаренный какой-нибудь шлюхе, начертал своим лезвием в хаосе княжеских мыслей одну, поразительную: безусловно, его, князя Любомирского, что-то связывает с этими людьми, раз он то и дело с ними сталкивается – раз в несколько лет, ведь впервые он увидел их в Каменце, еще евреями, прячущимися за своими длинными бородами, а потом – уже крещенными, когда по просьбе этой боевой бабы Коссаковской они всю зиму жили в его владениях. Должно быть, существует некая незримая сила, связующая человеческие судьбы: как иначе объяснить совпадения вроде новой встречи в Ченстохове? Теперь, оказавшись едва ли не бездомным, Любомирский охотно уверовал в невидимые нити судьбы, но главным образом полагался на собственную интуицию. При этом он был глубоко убежден, что его жизненный путь прям и последователен, словно прорублен сабельным клинком. Он только жалеет, что потом не обменялся с Яковом ни словом. А теперь у этого почерневшего ченстоховского узника – свой замок и двор. Наверняка все это судьба подарила ему ради того, чтобы спасти князя Любомирского, когда тому придется бежать из Варшавы.

Только смелые, неординарные, можно сказать, эксцентричные идеи имеют шанс осуществиться – вот что он усвоил за свою бурную жизнь. Потому что вся прежняя жизнь князя Любомирского состоит из таких неординарных решений, недоступных черни.

И теперь все вышло примерно так же. Любомирский отправил письмо старинному другу, еще по прусским временам, князю Фридриху Карлу Лихновскому[215], с просьбой замолвить о нем словечко перед Франком, раз тот, неведомо как, заделался столь важной птицей. Просил упомянуть о старом знакомом, не уточняя, о чем идет речь, и деликатной и сложной ситуации, в которую тот попал. Вскоре от этого друга пришло письмо, написанное поспешно и восторженно, в котором сообщалось, что барон Франк-Добруцкий почтет за честь доверить его светлости князю Любомирскому командование своей личной стражей, так как надеется таким образом укрепить великолепие двора. Франк также предложил князю квартиру в лучшем районе города, карету и адъютанта в звании полковника.

Все сложилось как нельзя лучше, поскольку у князя не было денег даже на дорогу до Оффенбаха, и на каждой станции приходилось ругаться из-за почтовых лошадей – чтобы дали в кредит.

О кукольном домике

– Моя дорогая подруга – полагаю, я могу тебя так называть, – говорит София фон Ларош, и со свойственной ей непосредственностью, которая уже никого не удивляет, берет смущенную Эву под локоток и ведет к столику, за которым сидят остальные гости. Это главным образом оффенбахские бюргеры и предприниматели – как, например, господин и госпожа Андре и супруги Бернар, потомки гугенотов, которых более ста лет назад принял предок князя Изенбургского[216], точно так же как теперь он сам принял Франка и его двор.

В гостиной какие-то люди, через открытую дверь в другую комнату видно несколько человек, настраивающих инструменты. Эва Франк и Ануся Павловская садятся, Эва слегка надувает губы, как всегда, когда чувствует себя неуверенно, а хочет выглядеть уверенной и даже грубоватой.

– Видите, у нас вечно толкотня. Как здесь можно работать? Но вчера господин Андре, наш друг, привез из Вены самые модные ноты, будем репетировать. Вы играете на каком-нибудь инструменте? Нам нужен кларнет.

– У меня нет таланта к музыке, – говорит Эва. – Отец придавал большое значение музыкальному образованию, но… Может, я могла бы аккомпанировать на клавикорде?

Ее спрашивают об отце.

– Отец просит его извинить, он редко выходит из дома. Недомогает.

Подавая чашки с шоколадом, София фон Ларош встревоженно спрашивает:

– Не нужен ли врач? У меня есть один во Франкфурте, превосходный, я сейчас же ему напишу.

– Нет, в этом нет необходимости, у нас свои врачи.