Книги, которые читают наши дети, и книги, которые им читать не следует

Здесь все освящено молитвой, все на своих местах («Под святыми…»). Надо ли удивляться, что одно из первых дел царевны в тереме то, что она «засветила Богу свечку». Все это воспринимается в сказке как само собой разумеющееся, естественное, как будто по-другому и быть не может.

Но этот мир далеко не безоблачен, даже трагичен.

Один из самых удивительных образов в творчестве Пушкина – образ царицы-матери. О ней нам почти ничего не известно. Ни ее внешность, ни ее внутренний мир автором никак не характеризуются. В ее поступках, на первый взгляд, нет ничего необыкновенного – она просто ждет своего мужа (а что же еще ей остается делать?). Вот и царица-мачеха будет говорить о том, почему царевна выросла такой красивой:

И не диво, что бела:
Мать брюхатая сидела
Да на снег лишь и глядела!

Но у Пушкина все иначе: дело не в том, что царица-мать смотрела на снег, дело в том, почему она на него смотрела, чем жила в эти девять месяцев, прошедших в разлуке с мужем.

И царица у окна
Села ждать его одна.
Ждет-пождет с утра до ночи,
Смотрит в поле, инда очи
Разболелись глядючи
С белой зори до ночи;
Не видать милого друга!
Только видит: вьется вьюга,
Снег валится на поля,
Вся белешенька земля.
Девять месяцев проходит,
С поля глаз она не сводит.
Вот в сочельник в самый, в ночь
Бог дает царице дочь.

Сколько за этим ожиданием самоотвержения, кротости, сколько невыразимой духовной красоты! Она любит мужа больше себя, живет одним ожиданием его возвращения, и потом действительно ее дочь родится такой же чистой и прекрасной, как снег.

Рано утром гость желанный,
День и ночь так долго жданный,
Издалеча наконец
Воротился царь-отец.
На него она взглянула,
Тяжелехонъко вздохнула,
Восхищенья не снесла
И к обедне умерла.

Перед нами – почти икона, такой неземной, ясной красотой веет от этих строк. Любовь царицы к мужу глубока настолько, что не вмещается в тесные рамки земной жизни, и героиня, умирая, восходит к Богу, который Сам есть Любовь.

После смерти такой жены, истинной Царицы, которая так любила, можно ли думать о другой женитьбе, другой царице? Ответ, наверное, очевиден. И царь, конечно же, виноват в том, что вступил во второй брак, тем более что он принес всем героям только страдания. Но Пушкин не считает себя вправе осуждать своих героев. Быть милосердным он призывает и читателя.

Долго царь был неутешен,
Но как быть? и он был грешен;
Год прошел как сон пустой,
Царь женился на другой.

В его втором браке, судя по всему, не было счастья.

Царица, будучи замужем, ходит на девичники, ее любимый собеседник – зеркальце. Какой контраст с первой царицей, которая жила ожиданием встречи с мужем, смотрела из окна и видела поле, вьюгу, снег, землю – утро и ночь! Она видела весь мир, потому что любила царя больше жизни. Царица-мачеха смотрит только в зеркальце и видит в нем то, что хочет увидеть – саму себя, отражение своей красоты. (Недаром о ней говорится, что она «горда, ломлива, своенравна и ревнива».)

Она за свою красоту не желает быть благодарной Богу – тем самым царица сама в своем сознании занимает Его место. Она и царицей, наверное, стала, чтобы дать своей красоте возможность сиять перед всем народом в еще большем блеске славы.

Реакция же ее на слова зеркальца (а она ведь знает ответ, иначе бы не спрашивала), которые она готова слушать вновь и вновь, поразительна:

И царица хохотать,
И плечами пожимать,
И подмигивать глазами,
И прищелкивать перстами,
И вертеться, подбочась,
Гордо в зеркальце глядясь.

Как пишет в одном из своих рассказов Г.К. Честертон: «Тот, кто смеется один, почти наверняка или очень плох, или очень хорош. Видите ли, он поверяет шутку или Богу, или дьяволу». В этом случае мы имеем дело с последним. Царица-мачеха демонически упивается своей красотой[36].